Паломничество и религиозный туризм. Духовный туризм для чайников: едем медитировать в Таиланд

Статья из архива. . .

Ей повезло во многом: родилась в семье хорошо образованного потомственного дворянина – любителя поэзии, ее мама – творческая натура, состояла в отдаленном родстве с русской Сапфо - Анной Буниной, считающейся первой русской поэтессой.

И к тому же – родилась в Одессе, городе поэтов и художников, в то время, наряду с Москвой и Петербургом – витрине русского искусства.

Повезло ей и позже, в детстве, когда семья переехала в поэтическое Царское Село, и Анна стала ученицей Мариинской гимназии.

Читать училась по азбуке Льва Толстого. В 5 лет уже говорила по-французски – ничего удивительного для того времени, но юная Анна уже слагала стихи, и с удивлением обнаружила – некоторые слова из русского языка рифмуются с французскими...

Но, в отличие от других, свои ранние стихи никому не показывала, и, потому – не печатала.

Портреты работы Зинаиды Серебряковой (слева) и Анненкова. 1922 год

Но не хочется обсуждать поэтессу Анну Ахматову – для этого у всех были десятки лет познания ее творчества.

Конечно, у каждого есть свои любимые поэты, обычно их много, а у них – у каждого свои любимые строчки.

Я же приведу хорошо известные 2 строчки Ахматовой, которые, так или иначе, необходимы мне для дальнейшего рассказа, и которые, быть может, вам – каждому по-своему, о чем-то поведают:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда...

Когда-то, еще будучи студентом, увлекшись на какое-то время стихами Великой поэтессы, я неожиданно понял: она жила над массой (даже, в общем, интеллигентной средой), внутри своего узкого образованного творческого круга, и писала не для масс, а для тех, кто с ней в ее окружении...

Это было трудно в советское время, но она пыталась сохранить поэтику жизни.

Удалось ли ей это?

Если судить формально – по ее биографии, то нет - судьба поэтессы, как известно, была трагична.

Тем не менее, сама она не была в заключении или изгнании – ее «били» по самому больному - близким ей людям.

Ольга Делла-Вос-Кардовская. Слева - Николай Гумилев. Портреты выполнены примерно в одно и тоже время - 1910-1912 годы.

Ее муж Николай Гумилев был расстрелян.

Ее любимый человек - Николай Пунин, после 3-х арестов, уже после войны – в «холодное лето 53-го» погиб в лагере.

Ее единственный сын Лев Гумилев много лет провел в заключении...

И это единственный персонаж в ее окружении, о котором мне говорить не хочется по причине, возможно, личного восприятия...

Ее жизнь, ее горе - в поэме «Реквием».

Ахматова жила в творческой среде, в которой, особенно, в то время была немало художников.

Она, ее профиль, гордо посаженная однажды (при рождении) на стройную, несколько вытянутую фигуру, голова – не могли не привлечь внимание мастеров живописи.

Это была превосходная натура – с характером, руками, шеей, как я уже сказал – головой, а главное – с какими-то невероятно живыми глазами, иногда - словно застывающими на какое-то время.

Творческие люди видели в этих выразительных глазах идеи, замыслы, немыслимые поэтические краски для людей, их поступков, простых и сложных явлений, человеческих драм, любви...

Мужчины из окружения Ахматовой были влюблены в эту «гибкую гитану».

Почему ее так называли? Остается загадкой – возможно Ахматова иногда одевалась как испанские цыганки или танцевала танцы испанских цыган.

Не «попались в ее сети», по воспоминаниям современников, только Блок и Бунин.

Бунин, судя по его стихотворению, считал Ахматову худой, бледной, нервной, притворной и бескровной.

Ее любили и не просто поклонялись – а стремились изобразить, написать портрет - Модильяни, Савелий Сорин (русский художник-портретист, создавший великолепную гравюру поэтессы), Петров-Водкин, Анненков, Федор (Фиделио) Бруни и другие.

Известная русская художница Зинаида Серебрякова в 1922 году, увидев однажды Ахматову, воскликнула – «Анна, как вы похожи на меня!».

И нарисовала... автопортрет, который подписала – «Портрет А.А.Ахматовой. 1922». (Вы видите его выше).

И позже, когда бы она ни рисовала свою новую (на некоторое время) подругу, получалась сама Серебрякова.

Тем не менее, эти портреты и зарисовки – интересные.

Но еще ранее, в 1921 году, Анна Ахматова знакомится со своим ровесником Юрием Павловичем Анненковым, талантливым художником, сделавшим главным в своем творчестве создание портретов советских и партийных лидеров, руководителей науки и культуры.

Его портрет «А.А. Ахматова. 1921», с моей точки зрения – великолепен.

Натан Альтман. Автопортрет и Портрет Ахматовой.

С еще одним своим ровесником – Натаном Альтманом, Анна Ахматова познакомилась в 1911 году в Париже.

Анна тогда была никому не известной 20-летней «девушкой из России», приехавшей в гости к 27-летнему Модильяни.

Модильяни принимал активное участие в шумной жизни Монмартра, и часто брал с собой на пирушки «гостью из России», прекрасно говорившую по-французски.

На одной из них он познакомил Анну с Натаном - своим другом по одной из прежних квартир (которые, кстати говоря, часто менял).

Натан был «ярый авангардист», и когда он предложил Анне написать ее портрет, Модильяни от души расхохотался – мол, ты же увлекаешься кубизмом – как ты справишься с такой фигурой?

Но Анне был жаль худощавого парня из Винницы, и она согласилась.

Я, чтобы был изгиб, посажу ее на стул. – Озабоченно ответил Натан своему итальянскому другу.

И посадил...

Так случилось, что впервые этот портрет широкая публика (богема, разумеется) увидела в 1915 году на выставке в одном из домашних салонов Петербурга.

И он - этот портрет, не был похож на... руку и стиль Альтмана.

Но строгие салонные искусствоведы решили – Натану удался самый поэтический портрет молодой Ахматовой. Он сумел простыми (как авангардист) геометрическими линиями показать ее сложные поэтические строки, а различные голубые оттенки фона картины (их 3 и более) передают глубину ее поэзии.

И даже Кузьма Петров-Водкин, увидев однажды портрет Анны Ахматовой, вероятно, именно тот, что кисти Натана Альтмана, нарисовал ее в необычайно строгой для него манере.

Слева - Портрет Ахматовой работы Петрова-Водкина, справа - Сорина.

Петров-Водкин никогда Ахматову как женщину не любил. По определению... Возможно, потому придал ей мужские черты лица...

И, будучи для многих «вещью в себе», показал поэтессу в «любимых тонах», поэтически задумчивой, творцом, имитируя греческий стиль.

И все же, из портретов этого периода жизни Анны Ахматовой мне больше других нравится портрет кисти Ольги Делла-Вос-Кардовской, муж которой - Дмитрий Кардовский, дворянин, был другом Репина. (Вы видите его вверху).

Если следовать хронологии, то сейчас мы перенесемся в Париж, к Амедео Модильяни.

Но если вас интересует – а любила ли кого-то Анна Ахматова, то задержимся ненадолго в Петербурге, и обратим свой взор на Бориса Анрепа.

Познакомил Ахматову с Анрепом его ближайший друг, поэт, литературный критик и теоретик-литератор Николай Недоброво, с которым Ахматову связывали близкие отношения в 1914-15 годах, а, по мнению их современников - интимная дружба-любовь.

В одном из писем Недоброво к Анрепу от 27 апреля 1914 года есть такие слова: «...Попросту красивой ее назвать нельзя, но внешность ее настолько интересна, что с нее стоит сделать леонардовский рисунок, гейнсборовский портрет маслом, и икону темперой, а пуще всего поместить ее в самом значащем месте мозаики, изображающей мир поэзии».

Борис Анреп - баловень судьбы, любимец женщин, высокого роста, атлетического сложения, темпераментный, жизнерадостный, самоуверенный, романтичный, увлекающийся искусством, тонко чувствующий поэзию.

Ахматова посвятила ему больше всех стихотворений – 36, среди которых самые счастливые и светлые стихи Ахматовой о любви из «Белой стаи». Их там – 17, а еще 14 - в «Подорожнике».

Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.

Но в Анрепе, все же, было больше от ловеласа, чем от того любимого, которому Ахматова в 1916 году подарила свое заветное черное кольцо.

Современные художники рисуют Анну Ахматову. Слева - Владимир Сысков. Анна Ахматова. 1989, справа - Георгий Гинзбург-Восков. Анна Ахматова. Лето 1965. Бумага, карандаш.

Она приписывала ему таинственную силу.

Как за ужином сидела,
В очи черные глядела,
Как не ела, не пила
У дубового стола.
Как под скатертью узорной
Протянула перстень черный...

Но он его потерял...

Всем обещаньям вопреки
И перстень сняв с моей руки,
Забыл меня на дне…

В 1954 году Борис Анреп, к тому времени уже десятки лет проживая в Ирландии, получил заказ от Собора Христа Владыки в маленьком ирландском городке Маллингаре.

На мозаичном панно, изображающем «Введение Богородицы во храм», в центре композиции – Святая Анна с большим нимбом вокруг головы.

Портретное сходство с Анной Ахматовой не вызывает сомнений.

Нет - нам, все же, в Париж 1910 года.

Опустим высокий стиль знакомства, ухаживания, бесед о поэзии Лафорга, Малларме, Бодлера, о телепатии, чтении стихов Верлена в два голоса...

Не говоря уже о том, о чем мы хотели бы догадаться, быть уверенным – это было именно так, о том, что, наверное, этого могло и не быть. Не наше это дело...

Анна писала своей подруге – «...божественное в Модильяни искрилось сквозь какой-то мрак, он совсем не похож ни на кого на свете, он нищий, и непонятно, чем он живет».

Анна вспоминала позже - как художник он не имел и тени признания, жил в тупикe Фальгьера, беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято.

В это время Модильяни бредил Египтом, часто водил Ахматову в Лувр смотреть египетский отдел, рисовал ее голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц...

Из этих рисунков почти ничего не сохранилось.

Модильяни. Ахматова

Рисовал Анну не с натуры, а в небольшой импровизированной мастерской – и эти рисунки дарил ей. Их было 16...

Модильяни попросил Анну – окантовать рисунки и повесить у себя дома.

Увы, рисунки Модильяни, если верить Ахматовой, стали еще одной жертвой Революции - они погибли в царскосельском доме – висели на стене.

Уцелел тот, который она стеснялась повесить, и он лежал между страниц в каком-то альбоме с репродукциями.

По мнению искусствоведов, в уцелевшем рисунке меньше, чем в остальных, предчувствуются будущие картины Модильяни с обнаженными...

Супруг Ахматовой Николай Гумилев, судя по всему – ревнуя ее к дням молодости, называл Модильяни «вечно пьяным чудовищем».

А Ахматова вспоминала:

Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная…

Пролетели годы... 29 апреля 1965 года, в конце дня, Анна Ахматова вдруг сказала Анатолию Найману - давай вызовем такси, поедем в нотариальную контору.

Она хотела изменить и заверить у нотариуса, написанное ранее, завещание.

И когда они вышли от нотариуса на улицу, она с тоской произнесла: «О каком наследстве можно говорить? Взять под мышку рисунок Моди и уйти»...

Справа - Рисунок Модильяни, с которым Ахматова «хотела уйти»...

Николай Харджиев – русский писатель, историк новейшей литературы и искусства, считает, что знаменитый рисунок обнаженной Анны, а именно его она хотела «взять под мышку и уйти», похож по своей композиции на подготовительный рисунок для скульптуры.

Харджиев считал, что образ Ахматовой у Модильяни напоминает аллегорическую фигуру «Ночи» на крыше саркофага Джулиано Медичи работы Микеланджело.

Подобно «Ночи», фигура Ахматовой покоится наклонно.

Когда один из издателей в начале 60-х попросил Ахматову написать «очерк о встречах с Модильяни», она, подумав, отказалась - помнила уже мало, а то, что помнила, было не для всех...

Какое–то время она прятала уцелевший рисунок. Но потом, когда «выросла», до самой ее смерти он висел у нее в изголовье.

Есть, правда, и конспирологическая версия (до чего падкий на них народ).

Она гласит: 15 рисунков Модильяни с обнаженной натуры Анны Ахматовой не погибли. Почему? Рукописи не горят! Логично... Если отстраниться от действительности и уйти в мир любимой (или не любимой) литературы.

Хорошо, допустим, но тогда – куда они делись?

Рисунки, которые, как вещает теория, были уликами, и их никому нельзя было показывать, до поры до времени спрятала молодая жена сына Ахматовой - Льва Гумилева.

В пользу этой теории говорит то, что они, вероятней всего, не были окантованы и не висели – они были не менее – а, скорее – более, эротичными, чем сохранившийся.

О милые улики,
Куда мне спрятать вас?

Высказывается также предположение, что Ахматова вовсе и не ввезла их в Россию, а оставила во Франции. У кого?

Современники Ахматовой в послевоенные годы вспоминают: ее рассказы о гибели рисунков всегда разные, часто – противоречивые, и не слишком правдоподобны.

Иногда она говорила – «они сгорели вместе с царской Россией», иногда, мол, красноармейцы их «раскурили на цигарки»...

Но сегодня они изданы... Откуда появились? Неужели, и правда – потомки Гумилева-сына и его вдовы продали их за рубежом?

Известно – своего мужа Анна Ахматова уважала, но не любила.

Перед замужеством она написала в одном из писем: «...Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви... Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Гумилев - моя судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной».

Сарьян. Ахматова

Позже она говорила - их брак был не началом, а «началом конца» их отношений. «Несчастный человек» не был с нею счастлив.

Впрочем, как и она с ним.

Из воспоминаний: «Она была очень красива, все на улице заглядывались на нее. Мужчины, как это принято в Париже, вслух выражали свое восхищение, женщины с завистью обмеривали ее глазами. Она была высокая, стройная и гибкая… На ней было белое платье и белая широкополая соломенная шляпа с большим белым страусовым пером - это перо ей привез только что вернувшийся тогда из Абиссинии ее муж - поэт Гумилев».

Но Модильяни, а не Гумилев, постоянно присутствовал в ее стихах:

Смотреть, как гаснут полосы
В закатном мраке хвой,
Пьянея звуком голоса,
Похожего на твой.
И знать, что все потеряно,
Что жизнь - проклятый ад!
О, я была уверена,
Что ты придешь назад.

И все же, отбросим конспирологию – предлагаю вам свой вариант появления на свет рисунков с обнаженной Анной.

Модильяни делал обычно не одну и даже не две зарисовки натуры, а несколько рисунков.

Нелюбимые он беспощадно уничтожал, а те, с которыми не хотел расставаться, продавал.

Известно – его постоянным покупателем был доктор Поль Александер. Доктор был не слишком богат, и потому Модильяни продавал ему картины по ничтожной цене.

Такими представляет себе отношения Ахматовой и Модильяни живописец Наталия Третьякова.

Однако Ахматова позже утверждала - доктор Александер ее не знал, но однажды увидев, спросил художника - кто эта стройная молодая женщина с тугим пучком затянутых темных волос на затылке?

И восхитился ее профилем...

В парижской газете «Русская мысль» за 20 октября 1993 года генуэзская славистка Докукина–Бобель заявила - на прошедшей летом того же года выставке в Венеции на рисунках Модильяни из коллекции доктора Поля Александера, представленных его внуками и правнуками, изображена Анна Ахматова.

В 2003 году на аукционе Christie’s в Нью-Йорке картины Амедео Модильяни с изображением обнаженной женской натуры были проданы за баснословную цену, самая дорогая – за 27 млн долларов. Это стало тогда сенсацией.

Но среди них не было ни одного полотна из знаменитой серии картин и рисунков с изображением Анны Ахматовой, и ни одна из модильяновских ню даже отдаленно не напоминает одухотворенную Великую Ахматову.

Мы повторили публикацию 2-летней давности.

АЛЬТМАН Натан Исаевич (1889-1970)

"...Альтман был поражен ее обликом, великолепным умением нести бремя своей внезапной славы, уже придававшим этой молодой женщине, его ровеснице, нечто царственное. Когда Альтман попросил Ахматову позировать ему, она согласилась, хотя уже была владелицей потрясающего рисунка Модильяни, который, однако, Альтман видеть не мог: Анна Андреевна, молодая жена Льва Гумилева, никому не могла его показывать. Сначала Н.Альтман одним росчерком сделал дружеский шарж, сегодня малоизвестный. Знаменитый портрет появился позже, когда начались долгие сеансы в мастерской-мансарде на Васильевском острове, где Анна Ахматова жила в студенческом общежитии. Натан Альтман жил неподалеку, то ли в "меблированном доме Нью-Йорк", как позднее вспоминала Ахматова, то ли в меблированных комнатах "Княжий Двор", как вспоминал он сам. Альтман писал женщину футуристической эпохи, которой сродни урбанистический ритм; писал в ней уверенность в себе, здоровье, почти акробатическую гибкость фигуры. В любом портрете есть свой подтекст и скрытая драматургия. И можно только догадываться о мотивах, заставивших Альтмана переосмыслить образ Ахматовой. Когда писался этот портрет, Анна Андреевна жила в Петербурге одна, покинув Царское Село и дом Гумилева. Наступил ее окончательный разрыв с Гумилевым, и начиналась как бы другая жизнь, она испытывала чувство нового рождения, и, наверное, еще сама не представляла, какой она будет. По крайней мере, такой вывод можно сделать из ахматовских стихов об этом своем портрете:

Под самой крышей в грузном, шумном доме,
Где он, как чиж, свистал перед мольбертом,
И жаловался весело, и грустно
О радости небывшей говорил.
Как в зеркало, глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство
Мое с моим изображеньем новым.
Теперь не знаю, где художник милый,
С которым я из голубой мансарды
Через окно на крышу выходила
И по карнизу шла над смертной бездной,
Чтоб видеть снег, Неву и облака,-
Но чувствую, что Музы наши дружны
Беспечной и пленительною дружбой,
Как девушки, не знавшие любви.
(Анна Ахматова)

Это один из лучших портретов Альтмана, один из тех, где его пристрастие к соединению несоединимого породило неожиданный эффект. Если опустить лирический подтекст, то портрет Ахматовой - это типично светский портрет и вместе с тем - портрет авангардистский. В таком смешении стилей есть и острота, и эстетическая оправданность. Портрет Ахматовой стал сенсацией на одной из художественных выставок в Петербурге в 1915 году. Известный критик Л.Бруни писал, что "это не вещь, а веха в искусстве"… Власть альтмановского портрета не только закрепила образ Ахматовой в сознании современников, но оказалась гипнотической и много лет спустя, когда уже существовали другие ее портреты, да и сама Ахматова была уже другой. Портрет помнили и через пять лет после его появления: "Знаю Вас и люблю с того дня, как увидел Ваш портрет Ахматовой", - написал Вяч. Иванов в альбоме художника в 1920 году. Помнили и через двадцать лет. М.В. Алпатов, впервые увидевший Ахматову в 30-е годы, вспоминал все тот же портрет: "В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла она сама, неслышно и легко, точно сошла с портрета Альтмана". Интересно, что сама Ахматова альтмановский портрет никогда не любила, снова и снова повторяя, что портрет Альтмана она не любит "как всякую стилизацию в искусстве". Она была нетерпима к мифологическому образу, который сложился еще в 1910-е годы и который тянулся за Ахматовой всю жизнь, хотя собственная ее судьба сложилась совсем не по этому портрету."

Повторение моего поста от марта 2011-го года,
с некоторыми изменениями и с дополнением.

Модильяни и Ахматова.
Русский поэт и итальянский еврей-художник.

Ниже вы увидите несколько портретов Анны Ахматовой.

Поп-культурная слава Ахматовой в её движении с конца 80-х годов,уже достигла уровня
умилительного панибратства с поэтом. По-русски это высший уровень.

Так же как в советское время о двух эстрадных певицах говорили с умилением и одновременно с
нелепой фамильярностью ---- Софочка и Аллочка
, так же само сегодня говорят о поэтах--Анечка и Мариночка.
И таким сюсюкающе-хамоватым отношением к поэтам, отличаются те,
кто зачисляют себя в так называемую интеллигенцию.

Отношения Ахматовой и Модильяни, для "НЕВОСПИТАННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ" (с. Чехов А.П.)
есть клубничка, от которой у них текут слюни.
Поэтому на эту тему понаписывали в русском киберпространстве вагоны
невежливой и просто хамской чуши.

Два года назад, я поместил небольшой видеоряд из портретов Ахматовой (только короче чем сегодня.)
И тогда я не решился написать статейку об отношениях русской поэтессы и итальянского еврея-художника.
Сложно. Это не тема для любительского исследования.
Сегодня я снова не пишу. Слишком много понаписывали ЛЖИ и ЧУШИ. Никуда не денешься.
Если писать на эту тему, значит нужно отвечать на дурость и ложь.
Кому это надо?

Портрет А.А. Ахматовой

1922
СЕРЕБРЯКОВА, ЗИНАИДА ЕВГЕНЬЕВНА (1884-1967);

Ахматову писали и рисовали не просто талантливые художники.

Они ещё и сделали свою работу талантливо.

Конечно, как нередко бывало с Серебряковой, Ахматова чуток похожа на самоё Зинаиду Серебрякову,
Каким-то путём такое сходство появлялось на многих портретах Серебряковой почти что автоматически.
Но тем не менее это интересный портрет.

Серебрякова сама была интересной личностью.
Хотя иногда её искусство утомительно для меня.

А.А. Ахматова 1921
Анненков, Юрий Павлович (1889 — 1974)

Это портрет, который Анненков сделал в 1921 году.
Примерно в то же время (чуть раньше и чуть позже)
он сделал пачку интересных портретов советско-партийных лидеров и ведущих людей культуры.

Ниже два самых знаменитых портрета Ахматовой.

Портрет поэтессы А. А. Ахматовой. 1914.
АЛЬТМАН Натан Исаевич (1889 - 1970);

Этот портрет, который не позволяет отвести глаз,
был, кажется, впервые выставлен в 1915 году (раньше я считал, что он был выставлен в 1914г.)
и стал гвоздём сезона в столице.(Петербург)

Какая яркая по таланту и всему исполнению, а не только по интенсивности цветов, работа!

Кто признаёт только реализм, не смущайтесь.
Здесь применён очень мягкий кубизм. Зато эти элементы кубизма позволили
Натану Альтману так много и интересно сказать об Анне Ахматовой.
Хочется смотреть ещё и ещё.
Альтман приехал в Париж в конце 1910г.(некоторые источники говорят, что в 1911). Пишут, что
он, вроде бы (я не знаю настоящего первоисточника), мимолётно познакомился в Париже с
Ахматовой, которая от мужа приехала к Модильяни. Её конечно же тогда не
интересовал Альтман, если даже они на самом деле и встретились. Он, Альтман, жил в Париже в
самой середине
тех и с теми кто становился или стал, лидерами авангарда предвоенного 20-го века. Поэтому он
должно быть встречал Модильяни.
Альтман жил в этой среде, и впитывал ВСЁ! новое, что создавала тогда столица мировой
живописи. Он оставался в Париже меньше года, но то что он взял там соединилось с его талантом
на всю оставшуюся жизнь.
Ахматова написала эмоциональные строчки про портрет и про эти сеансы, когда она позировала
Альтману для портрета. Если я сделаю отдельный пост об этом портрете, тогда помещу их там.

Ахматова Анна Андреевна 1922г.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич, (1878—1939);

И вот портрет Петрова-Водкина. Строгий. Эмоции
авангарда, как на работе Альтмана, здесь не так ощутимы и не играют такой роли..
Зато мы чувствуем внутреннюю силу и собранность этой талантливой женщины. Другой подход.
Кузьма Петров-Водкин был серьёзный талант И он был талант высокого уровня.

Сегодня пытаются продвигать и прославляют совсем неудачный
портрет Ахматовой, который одна художница написала в 1914.
Это понятно. Какие-то силы хотят принизить работу талантливого Альтмана.

Явреев нам не надо.

Но почему же эти же силы не продвигают на первую страницу журналов и газет талантливую работу

Петрова-Водкина?

Русский талант!

И возможно, что Кузьма Петров-Водкин поддержал бы их национальные идеи. Похоже на то.

Но им не надо!! В этом журнале у меня получилась неплохая статья с очень приличным
видеорядом про Петрова-Водкина. Если надо, нажмите в метках на Петров-Водкин.
Там я рассказал, что я предлагал самым крутым националам Петрова-Водкина. Им не надо!
Русского, не еврея --- им не надо.
Интеллигенты-либералы (самоназначенные?) тоже не хотят талантливого Петрова-Водкина.
Я уже не раз, и
на форумах и на блогах, объяснял что "Купание красного коня", это не коммунистическая картина. Это
работа 1912 года. Не помогает.

Помнят что КРАСНЫЙ. И больше ничего не знают. Но этого--достаточно,
чтобы сказать
с презрением, что Петров-Водкин писал идеологию для коммунистов.

То же самое и с его удивительной,--- особенно для православных верующих,-- Мадонной.
Раз красная--- значит
большивистская.
Их не прошибить. Хоть националов, хоть либералов! Невежественность
правит бал в любой идеологии в России! Чехов был прав.

Сегодняшнее добавление. Я сам не понимал тогда в чём дело с этими мудаками. Почему они все не
хотят Петрова-Водкина. Оказывается в 21-ом веке, сукины сыны не могут простить Петрову-
Водкину его гомосексуализм.
Полная дикость и неприятие цивилизованного образа общения и жизни.
Россия -- страна диких людей,
которые кричат что они больше европейцы чем сама Нерусская Европа.

ЕВРОПЕЙЦЫ -- MY FOOT!
Русская блядская интеллигенция не только не принимает, но на самом деле НЕ ХОЧЕТ принимать
этику цивилизации полностью. Поэтому у России СУВЕРЕННАЯ демократия, а не сама демократия.

Доцент Архангельского Медицинского Универа, врач -психиатр, написал в
2011 году (где ж он сучара написал?) в "Медицинской газете" большую
статью "Купание голубого коня". Наверное понятно о чём скотина написал и о ком он написал?
Да, в 21-веке, остепенённый врач-специалист осудил Петрова-Водкина и Дейнеку и к ним дабавил
немало имён из мировой живописи, и объявил, что ГЕИ это психически больные люди.

И этот доцент Якушев объявил, что нужно лечить гомосексуалистов в психбольницах. Он твёрдо
сказал, что геи это готовые клиенты для психиатра. В другой статье этот доцент-врач просто и
прямо рассказал, что Чайковский был душевнобольной.

Ахматова Анна, 1911г. НЮ

Ахматова Анна, 1911г
Модильяни, Амедео (1884-1920) Modigliani Amedeo.;

Ахматова Анна, 1911г. НЮ
Модильяни, Амедео (1884-1920) Modigliani Amedeo.;

Этих рисунков с Ахматовой, которые сделал Модильяни, было немало.
Мы не будем разбирать версии того, что с ними случилось. Возможно, что

большая часть пропала в осаждённом Питере в Отечественную.
Зато в новейшее время, нашлись для

показа публике несколько других. За границей.
Включая и два НЮ.

Модильяни немного учился. Когда он уже жил в Париже, Модильяни учился в одной

специальной художественной академии. Там мало чему обучали, если говорить

о стандартном значении слова--обучать.
Специальной эту академию делало то, что каждые три минуты (кажется --три!), меняли

обнажённую натурщицу.
Нужно было успевать. И талантливый Модильяни успевал! Почти не отрывая карандаша

или мелка, он наносил контур тела обнажённой женщины чуть ли не одним движением.

Техника это всегда и в любом занятии, не меньше чем 50 процентов. Вот ещё и поэтому, НЮ

Модильяни самые тёплые. Он понимал женщин, а его техника позволяла ему писать их ЛУЧШЕ ВСЕХ.
Вместо того, чтобы писать статью и чтобы потом не доказывать дуракам, что я не верблюд,

я помещаю то, что сама Анна Ахматова написала об их отношениях в 1911 году, когда

пару месяцев они были любовниками.

По-русски и об этом небольшом

рассказе Ахматовой умудрились написать
с надменной снисходительностью тщеславных снобов..

ЖЛОБ ВСЕГДА ЖЛОБ! Даже если он называется искусствовед.

Я ни в коем случае не настаиваю Но мне самому было очень интересно прочесть,

то, ЧТО и КАК Анна Ахматова рассказала через десятки лет.

Ниже рассказ самой Ахматовой о том как они встречались в Париже.
Этика была другая. Поэтому клубники нет.

Вениамин.

Анна Ахматова -----Амедео Модильяни

Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую) — ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся.

В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне1. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.

Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли. Он все повторял: "Передача мыслей..." Часто говорил: "Это можете только вы".

Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его — очень короткой, моей — очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.

Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом.

Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Не помню, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах. Очевидной подруги жизни у него тогда не было. Он никогда не рассказывал новелл о предыдущей влюбленности (что, увы, делают все). Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа.

В это время он занимался скульптурой, работал во дворике возле своей мастерской, в пустынном тупике был слышен звук его молоточка. Стены его мастерской были увешаны портретами невероятной длины (как мне теперь кажется — от пола до потолка). Воспроизведения их я не видела — уцелели ли они? Скульптуру свою он называл вещью — она была выставлена, кажется, у "Независимых"2 в 1911 году. Он попросил меня пойти посмотреть на нее, но не подошел ко мне на выставке, потому что я была не одна, а с друзьями. Во время моих больших пропаж исчезла и подаренная им мне фотография с этой вещи.

В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное (tout le reste) недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением. Уже очень скоро он становится столь самобытным, что ничего не хочется вспоминать, глядя на его холсты. Теперь этот период Модильяни называют негритянским периодом.

Он говорил: "Драгоценности должны быть дикарскими"(по поводу моих африканских бус) и рисовал меня в них. Водил меня смотреть cтарый Париж за Пантеоном ночью при луне. Хорошо знал город, но все-таки мы один раз заблудились. Он сказал: "Я забыл, что посередине находится остров"3. Это он показал мне настоящий Париж.

По поводу Венеры Милосской говорил, что прекрасно сложенные женщины, которых стоит лепить и писать, всегда кажутся неуклюжими в платьях.

В дождик (в Париже часто дожди) Модильяни ходил с огромным очень старым черным зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь, около дремал cтарый дворец в итальянском вкусе4, а мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи.

Я читала в какой-то американской монографии, что, вероятно, большое влияние на Модильяни оказала Беатриса X.5, та самая, которая называет его жемчужина и поросенок6. Могу и считаю необходимым засвидетельствовать, что ровно таким же просвещенным Модильяни был уже задолго до знакомства с Беатрисой X., т. е. в 10-м году. И едва ли дама, которая называет великого художника поросенком, может кого-нибудь просветить.

Люди старше нас показывали, по какой аллее Люксембургского сада Верлен, с оравой почитателей, из "своего кафе", где он ежедневно витийствовал, шел в "свой ресторан" обедать. Но в 1911 году по этой аллее шел не Верлен, а высокий господин в безукоризненном сюртуке, в цилиндре, с ленточкой Почетного легиона, — а соседи шептались: "Анри де Ренье!"

Для нас обоих это имя никак не звучало. Об Ана-толе Франсе Модильяни (как, впрочем, и другие просвещенные парижане) не хотел и слышать. Радовался, что и я его тоже не любила. А Верлен в Люксембургском саду существовал только в виде памятника, который был открыт в том же году. Да, про Гюго Модильяни просто сказал: "А Гюго выскопарен?".

Как-то раз мы, вероятно, плохо сговорились, и я зайдя за Модильяни, не застала его и решила подождать его несколько минут. У меня в руках была охапка красных роз. Окно над запертыми воротами мастерской было открыто. Я, от нечего делать, стала бросать в мастерскую цветы. Не дождавшись Модильяни, я ушла.

Когда мы встретились, он выразил недоумение, как я могла попасть в запертую комнату, когда ключ был у него. Я объяснила, как было дело. "Не может быть, — они так красиво лежали..."

Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами.

То, чем был тогда Париж, уже в начале двадцатых годов называлось старый Париж или довоенный Париж. Еще во множестве процветали фиакры. У кучеров были свои кабачки, которые назывались "Встреча кучеров", и еще живы были мои молодые современники, вскоре погибшие на Марне и под Верденом. Все левые художники, кроме Модильяни, были признаны. Пикассо был столь же знаменит, как сегодня, но тогда говорили "Пикассо и Брак". Ида Рубинштейн играла Шехерезаду, становились изящной традицией Дягилевский русский балет (Стравинский, Нижинский, Павлова, Карсавина, Бакст).

Мы знаем теперь, что судьба Стравинского тоже не осталась прикованной к десятым годам, что творчество его стало высшим музыкальным выражением духа XX века. Тогда мы этого еще не знали. 20 июня 1910 года была поставлена "Жар-птица". 13 июня 1911 года Фокин поставил у Дягилева "Петрушку".

Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Вернер, друг Эдиссона, показал мне в кабачоке Пантеон два стола и сказал: "А это ваши социал-демократы — тут большевики, а там -меньшевики". Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-culottes), то почти пеленали ноги (jupes-entravues). Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.

Рене Гиль проповедовал "научную поэзию", и его так называемые ученики с превеликой неохотой посещали мэтра.

Католическая церковь канонизировала Жанну д"Арк.

Et Jehanne, la bonne Lorraine,

Qu"Anglois brulиrent a Rouen…

Я вспомнила эти строки бессмертной баллады, глядя на статуэтки новой святой. Они были весьма сомнительного вкуса, и их начали продавать в лавочках церковной утвари.

Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки (например, в "Аполлоне" 1911 г.). Над "аполлоновской" живописью ("Мир искусства") Модильяни откровенно смеялся.

Mеня поразило, как Модильяни нашел красивым одного заведомо некрасивого человека и очень настаивал на этом. Я уже тогда подумала: он, наверно, видит все не так, как мы.

Во всяком случае, то, что в Париже называют модой, украшая это слово роскошными эпитетами, Модильяни не замечал вовсе.

Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, — эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы Революции. Уцелел тот7, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие "ню"...

Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов: Верлена, Лафорга, Малларме, Бодлера.

Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому, что я тогда еще не знала итальянского языка.

Как-то раз сказал: "Я забыл Вам сказать, что я — еврей". Что он родом из-под Ливорно — сказал сразу, и что ему двадцать четыре года, а было ему — двадцать шесть.

Говорил, что его интересовали авиаторы (по-теперешнему — летчики), но когда он с кем-то из них познакомился, то разочаровался: они оказались просто спортсменами (чего он ждал?).

В это время ранние, легкие8 и, как всякому известно, похожие на этажерки, аэропланы кружились над моей ржавой и кривоватой современницей (1889) — Эйфелевой башней.

Она казалась мне похожей на гигантский подсвечник, забытый великаном среди столицы карликов. Но это уже нечто гулливеровское.

Марк Шагал уже привез в Париж свой волшебный Витебск, а по парижским бульварам разгуливало в качестве неизвестного молодого человека еще не взошедшее светило — Чарли Чаплин. "Великий Немой" (как тогда называли кино) еще красноречиво безмолвствовал.

"А далеко на севере"... в России умерли Лев Толстой, Врубель, Вера Комиссаржевская, символисты объявили себя в состоянии кризиса, и Александр Блок пророчествовал:

если б знали, дети, вы

Холод и мрак грядущих дней...

Три кита, на которых ныне покоится XX в. — Пруст, Джойс и Кафка, — еще не существовали, как мифы, хотя и были живы, как люди.

В следующие годы, когда я, уверенная, что такой человек должен просиять, спрашивала о Модильяни у приезжающих из Парижа, ответ был всегда одним и тем же: не знаем, не слыхали.

Только раз Н. С. Гумилев, когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его "пьяным чудовищем" или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилев в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал. А жить им обоим оставалось примерно по три года...

К путешественникам Модильяни относился пренебрежительно. Он считал, что путешествие — это подмена истинного действия. "Песни Мальдорора" постоянно носил в кармане; тогда эта книга была библиографической редкостью. Рассказывал, как пошел в русскую церковь к пасхальной заутрене, чтобы видеть крестный ход, так как любил пышные церемонии. И как некий "вероятно, очень важный господин" (надо думать — из посольства) похристосовался с ним. Модильяни, кажется, толком не разобрал, что это значит...

Мне долго казалось, что я никогда больше о нем ничего не услышу... А я услышала о нем очень много...

В начале нэпа, когда я была членом правления тогдашнего Союза писателей, мы обычно заседали в кабинете Александра Николаевича Тихонова (Ленинград, Моховая, 36, издательство "Всемирная литература"). Тогда снова наладились почтовые сношения с заграницей, и Тихонов получал много иностранных книг и журналов. Кто-то (во время заседания) передал мне номер французского художественного журнала. Я открыла — фотография Модильяни... Крестик... Большая статья типа некролога; из нее я узнала, что он — великий художник XX века (помнится, там его сравнивали с Боттичелли), что о нем уже есть монографии по-английски и по-итальянски. Потом, в тридцатых годах, мне много рассказывал о нем Эренбург, который посвятил ему стихи в книге "Стихи о канунах" и знал его в Париже позже, чем я. Читала я о Модильяни и у Карко, в книге "От Монмартра до Латинского квартала", и в бульварном романе, где автор соединил его с Утрилло. С уверенностью могу сказать, что этот гибрид на Модильяни десятого — одиннадцатого годов совершенно не похож, а то, что сделал автор, относится к разряду запрещенных приемов.

Но и совсем недавно Модильяни стал героем достаточно пошлого французского фильма "Монпарнас, 19". Это очень горько!

Болшево, 1958-Москва, 1964

О романе любимой русской поэтессы и итальянского художника на самом деле известно не так и много. И еще меньше, если учитывать, что, правдивости ради, людям свойственно «украшать» правду ложью. В творчестве Ахматовой уже много лет выискивают строки об Амедео, в то время как на холстах художника видят её черты. Дабы предотвратить волну фантазий, в конце жизни Анна Андреевна написала воспоминания о Модильяни . Выводы делайте сами, я же изложу только зачастую противоречивые факты из воспоминаний поэтессы, художника и некоторых их соотечественников.

Амедео Модильяни «Дама на кровати» (≈1911). Портрет Анны Ахматовой, выполненный в черном карандаше. © GETTY

Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. <…> Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки. — из воспоминаний Анны Ахматовой.

Анна Ахматова

Их знакомство состоялось в мае 1910 года — тогда, когда, как заметил Эренбург, «Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни».

Амедео Модильяни

Дело было в парижском кафе «Ротонда», где собиралась вся литературная и художественная богема.

Винтажная фотография кафе «Ротонда» в Париже

Незадолго до этого, 25 апреля, Анна обвенчалась с Николаем Степановичем Гумилевым , и эта поездка в Париж была их свадебным путешествием. В этот приезд с Амедео Анна виделась всего несколько раз: молодая супружеская пара быстро вернулась в Россию, хотя Анна — на неделю позже мужа.

Отношения Ахматовой и Гумилёва тёплыми назвать было сложно даже в самом начале. Николай подолгу бывал в отъездах, и до Анны то и дело доходили слухи о его очередной пассии. В 1911 году одинокая Ахматова вернулась в Париж, где провела три месяца. Встречи с Модильяни в этот приезд были регулярны, и поэтесса многократно позировала художнику. Ей нравилось то, что Амадео не говорил «ни о чем земном, и никогда не жаловался. Он был учтив, но это не было следствием домашнего воспитания, а высоты духа».

Вы во мне наваждение, — писал Модильяни. — Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью.

Многие из сделанных им портретных зарисовок (всего таковых 28) — «ню», хотя Анна утверждала, что созданы они были исключительно по памяти.

Любовное безумие — не амплуа Ахматовой. Она хотела быть женой известного литератора, и несмотря на то, что всяческие увлечения мужа ранили поэтессу, жизненные решения она принимала, полагаясь не на эмоции, а расчет. Модильяни в те годы был абсолютно безызвестным художником, находящимся в поисках творческой индивидуальности и живущим в полной нищете. В добавок он много пил и принимал наркотики, хотя поэтесса писала, что ни разу не видела его пьяным.

Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой? — из стихотворения «Сердце к сердцу не приковано…» , которое, если верить респектабельной английской газете «The Telegraph» написано об интриге с Модильяни.

Амедел Модильяни «Голубая кариатида на коленях» (≈1911) Предполагается , что этот портрет Аматовой был создан под впечатлениям о их совместных прогулках по Египетской галерее Лувра. © GETTY

Амедео Модильяни «Со свечой» (≈1911) © GETTY

Однажды «под влиянием гашиша, — вспоминала поэтесса, — он лежал, держал мою руку и повторял: будь доброй, будь нежной. (Вообще он никогда не говорил мне «ты», и для этого не было оснований).<…> Ни доброй, ни нежной я с ним никогда не была». И тут же, самой себе противореча: «Модильяни был единственным в мире человеком, который мог в любой час ночи оказаться (стоять) у меня под окном. Я втайне уважала его за это, но никогда ему не говорила, что вижу его».

В синеватом Париж тумане.
И, наверно, опять Модильяни
Незаметно бродит за мной.
У него печальное свойство,
Даже в сон мой вносить расстройство
И быть многих бедствий виной.

Из чернового варианта «Поэмы без героя»

Продолжаем проект «История одной картины». Сегодня в честь выставки Козьмы Петрова -Водкина, проходящей в Русском музее, рассказываем об одной из самых известных и удивительных работ художника: портрете Анны Ахматовой .

Портрет А. А. Ахматовой. Год создания: 1922. Материал: Холст, масло. Размер: 54,5 x 43,5. Государственный Русский музей.

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин родился в Хвалынске в 1878 году в семье башмачника. Истоки его живописи идут из традиций русской иконописи. В детстве он брал уроки у мастеров именно этого стиля. Благодаря влиянию современных течений, таких как символизм и модернизм, художнику удалось разработать уникальную сферическую перспективу. Его работы содержат немало отсылов к иконописи и религиозных символов. Портрет Анны Ахматовой – безусловное тому подтверждение.

Известность к Ахматовой пришла рано. В 1911-12 годах после выхода первых публикаций. А вот Петров-Водкин был уже достаточно взрослым 32-летним человеком, когда его работа «Купание красного коня» 1912 года стала сенсацией и прославила его имя на всю страну. Впрочем, в среде художников споры о нем начались и до этого. Например, известен спор Александра Бенуа и Ильи Репина о его картине «Сон» 1910 года. Первый считал работу – шедевром, второй говорил, что она просто неприлична. Кстати, «Сон» тоже хранится в Русском музее.

Задача перед Петровым-Водкиным стояла непростая. Ахматову всегда охотно рисовали. В случае с Ахматовой художнику пришлось практически вступить в творческое соревнование со своими коллегами, которые когда-то уже успели изобразить поэтессу. А среди этих людей: Модильяни , Альтман , Анненков ... Этот список можно продолжать. И все же портрет, Петрова-Водкина не похож ни на одну работу. Он сделан без оглядки на предшественников, как будто Ахматова первый раз позировала для художника.

Нельзя сказать, что между Ахматовой и Петровым-Водкиным были особенные, теплые отношения. Скорее наоборот. Но она хорошо отзывалась о его работах и ценила как художника. Правда, портретом осталась не очень довольна. По свидетельству современников, Ахматова говорила: «Неудачно, по-моему». Другой отзыв, зафиксированный в документах: «Не похож – он робкий».

Художник был поклонником Анны Ахматовой, как поэта. Но как женщина она ему не очень нравилась. Возможно, поэтому портрет написан в столь холодных тонах, а самой Ахматовой даже приданы мужские черты: подбородок, скулы будто вырезаны из мрамора.

Портрет характерен для живописи Петрова-Водкина тех лет: крупно взятая голова на стройной шее, ясный цветовой контраст светлых розоватых тонов лица и ультрамарина фона. Если еще раз вспомнить о альтмановском портрете Ахматовой, где она получилась по-светски экстравагантна, то работа Петрова-Водкина покажется скромной и даже камерной.

Как отмечает исследователь Юрий Молок, сохранился рисунок к этому портрету. На нем видно, что окончательная картина очень далеко отстоит от рисунка. Сама Ахматова написана строго в фас, аскетично и впрямь напоминает собой иконописный лик. Не случайно Мариэтта Шагинян называла этот портрет «иконописным».

Грусть и даже скорбь, которыми овеян портрет, здесь не случайны. В 20-е годы на долю Анны Ахматовой выпали тяжкие испытания – за год до этого был расстрелян бывший муж, немало горя принесла революция и гражданская война. В те годы, даже когда Ахматова улыбалась, чувствовалось, что она делает это как будто через силу. Это роднит ее образ со святыми, которых изображают на иконах. Петров-Водкин отлично использовал это в портрете, что позволило ему придать образу поэта особую глубину.

В этом портрете художник имитировал греческий стиль. В отличие от тех, кто обычно подчеркивал эффектный и красивый облик поэтессы, Кузьма Сергеевич выделил в ее лице строгую сосредоточенность и серьезную работу мысли. Портрет передает скорее эмоции, испытываемые женщиной, чем внешний вид. И, конечно, это образ человека творческого и интеллектуального.

КСТАТИ

Интересно, что в этом же 1922 году портрет Ахматовой написала другая известная художница Зинаида Серебрякова . И ее работа получилась совсем другой. Ахматова Серебряковой счастливая, молодая и женственная – прямая противоположность тому человеку, которого увидел Петров-Водкин.

КРОМЕ ТОГО

Трудно сказать, сколько всего существует портретов Анны Ахматовой. Музей в Фонтанном доме на своем официальном сайте обобщил информацию о более чем пятидесяти портретах разных художников. Некоторые из представленных работ - карандашные наброски, а некоторые – больше портреты, выполненные маслом на холсте. Самый первый в этой коллекции – рисунок итальянского художника Модильяни 1911 года. Самый последний – эскиз Герды Неменовой, сделанный в 1965 году, за полгода до смерти Ахматовой.

СПРАВКА КП

Петров-Водкин родился в бедной семье, но, благодаря поддержке местных купцов -хлеботорговцев, смог получить художественное образование. Одним из его учителей был Серов .

Молодой Петров-Водкин не сразу определился, кем он хочет быть: писателем или художником. Литература в те годы соперничала с живописью за его время. И позже, уже став известным художником, он возвращался к писательству.

Художник – признанный новатор русского религиозного искусства и мастер «церковного модерна».

Кроме портрета Ахматовой, Петров-Водкин рисовал Андрея Белого и даже Владимира Ленина . И, конечно, многочисленные автопортреты.

Петров-Водкин уделял огромное внимание воспитанию своих молодых коллег. Так, он преподавал рисунок и живопись в художественной школе Звягинцевой . Кроме того, Кузьма Сергеевич создал свою педагогическую систему, направленную на помощь молодым художникам в овладении мастерством живописи.

До конца жизни мысли Петрова-Водкина были поглощены искусством. В 30-е годы он написал несколько интересных повестей. Собирался работать и дальше, как художник. Но тяжелая болезнь не позволила реализоваться этим планам. В 1939 году художник скончался. Похоронен Петров-Водкин на Волковском кладбище в Ленинграде .