Протоиерей кирилл. Протоиерей кирилл копейкин

Мы живём в материальном мире? Конечно, а каком же ещё! Существование материи кажется самоочевидным и в доказательствах не нуждается, но попробуем разобраться, что, собственно, представляет собою материя?

Прежде всего следует отметить, что в разные эпохи в термин «материя» вкладывались абсолютно разные, иногда диаметрально противоположные смыслы. Родоначальник философии Платон противопоставлял друг другу два начала: единое (оно же сущее) и иное (оно же не-сущее); второе он называл также «материей». Из соединения единого с иным возникает всё многообразие изменчивого мира, иное, или материя, есть принцип бесконечной изменчивости. Платоновская материя – лишенный качеств субстрат, из которого оформляются все тела. Материя именуется восприемницей (ή υ̉ποδοχή – «вместилище», «хранилище») и кормилицей (τιθήνη), иногда – матерью (μητέρα) всего, что возникает в чувственном мире. Обыгрываемая Платоном ассоциация материи с матерью укоренена в мифологической традиции и находит подтверждение в языке – достаточно вспомнить близость лат. material – «материя» и mater – «мать». Именно бескачественность материи обеспечивает ей возможность стать хорошей матери(ей)ю для воплощения идеальных прообразов. Таким образом, для Платона и унаследовавших его традицию рассуждения мыслителей материя представала, фактически, как начало небытия.

Полемизируя с платонизмом и ища в соответствии со своей общей концепцией «лежащее в основе» третье под-лежащее, которое было бы посредником между противоположностями, Аристотель расщепляет платоновское иное на два понятия: лишённость(στέρεσις) и материю(ύ̉λη). Лишённость – это противоположность сущего, а материя – среднее между сущим и не-сущим. В отличие от лишённости материя характеризуется им как «возможность» – δύναμις – нечто промежуточное между бытием и небытием.

Святоотеческая традиция унаследовала античное различение материи и идей-сущностей. Переосмысление понятия материи начинается в XVII веке, в эпоху так называемой научной революции. В отличие от античного и средневекового понятия материи, «научная» материя сама приобретает качества идеальности.

Родоначальником объективного метода познания, принятого на вооружение современной наукой, является Галилей. Человек и природа, – утверждал он, – говорят на разных языках, и потому мы должны описывать природу не на языке человеческих умозрительных категорий, а «на её собственном языке», каковым является язык математики. «Философия написана в величественной книге (я имею в виду Вселенную), которая постоянно открыта нашему взору, но понять ее может лишь тот, кто сначала научится постигать ее язык и толковать знаки, которыми она написана. Написана же она на языке математики, и знаки ее – треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту», – писал Галилей .

Обсуждая галилеевскую проблему идеализации как предпосылку превращения естествознания в математическую науку Кант показал, что, начиная с эпохи Нового времени, метафизика природы превращается в метафизику материи, причем материи особого рода – абсолютно самотождественной, всепроницающей, «идеальной» материи вообще: «Чтобы стало возможным приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий, относящиеся к возможности материи вообще; иначе говоря, в основу должно быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще. Это – дело чистой философии, которая для этой цели не прибегает ни к каким особым данным опыта, а пользуется лишь тем, что она находит в самом отвлеченном (хотя по существу своему эмпирическом) понятии, соотнесенном с чистыми созерцаниями в пространстве и времени (по законам, существенно связанным с понятием природы вообще), отчего она и есть подлинная метафизика телесной природы» .

Важно подчеркнуть, что материю «саму по себе», материю вообще мы не видим, нам видны лишь конкретные вещи. Подразумеваемая современной наукой материя – это умозрительный конструкт, обосновывающий возможность использования математического языка описания природы. Предложенный Галилеем и принятый на вооружение новоевропейской наукой «объект(ив)ный» метод исследования Книги Природы, подразумевающий существование «материального субстрата» оказался чрезвычайно эффективным; он позволил обнаружить фундаментальные структуры мироздания, именуемые «законами природы». Произошедшая на рубеже XIX – XX веков революция в естествознании, связанная с возникновением теории относительности и квантовой механики, привела к радикальному пересмотру наших представлений о Вселенной – и, в том числе, представлений о «материи». В результате картина мира, создаваемая современной наукой, оказывается ближе к библейскому образу мироздания нежели та, что рисовалась классической физикой, возникновение которой связывается с именем Галилея.

Открывающаяся сегодня перед наши взором картина мироздания поражает воображение. Прежде всего, выясняется, что то, что мы называем «материей», представляет собой почти «ничто»: бόльшую часть атомов, из которых состоит «вещество», «занимает» пустота. Если увеличить атом водорода – самого распространённого в космосе элемента – настолько, чтобы размеры его ядра стали порядка размеров футбольного мяча, то электроны вращались бы вокруг него на расстоянии около километра были бы величиной с шарик подшипника .

Впрочем, это сравнение не адекватно реальности. Дело в том, что электроны, протоны и нейтроны, «из которых» состоит атом, не просто не похожи на маленькие футбольные мячи или шарики – они вообще не являются «частицами» в привычном смысле этого слова. Мы по инерции думаем, что протоны, нейтроны, электроны и другие элементарные частицы такие же «объекты», как и, скажем, песчинки, только очень маленькие. Они представляются нам объектами в том смысле, что у них есть положение в пространстве, характеристики движения, масса, электрический заряд, существующие «объективно» – объективно в том смысле что они «есть» вне зависимости от того, наблюдаем мы их или нет. Между тем оказывается, что некоторые из объективно измеряемых при помощи приборов свойств микрообъектов (из которых состоят и все макрообъекты, т. е. предметы окружающего нас мира), вовсе не являются «объект(ив)ными» в обыденном смысле этого слова – существующими независимо от наблюдателя и от того, производится ли измерение, – но представляют собою «эффект», обусловленный определенной экспериментальной ситуацией. Квантовая механика предсказывает, что ряд приписываемых микрообъектам свойств – такие например, как положение в пространстве (координата) или параметры движения (импульс) – «возникают» в сам момент наблюдения и не существуют вне его, «сами по себе»; при этом ряд параметров – такие, как масса и электрический заряд, – существуют объективно.

Этот удивительный факт был первоначально подвергнут сомнению в умозрительном эксперименте, сформулированном в 1935 году и получившим название парадокса Эйнштейна-Подольского-Розена . Суть этого парадокса сводится к тому, что, если квантовая механика справедлива, то мир не может быть разложен на простейшие «элементы реальности», существующие независимо друг от друга . В 1964 году ирландский физик-теоретик Джон Стюарт Белл сформулировал неравенства, позволяющие экспериментально проверить, действительно ли измеряемые параметры существуют «объективно» до измерения или же они возникают в результате измерительной процедуры . Целая серия экспериментов, проведенных в последнее время, выявила нарушение неравенств Белла . Это означает, что обыденные представления об «объективной реальности», существующей независимо от наблюдений (частицы, из которых состоит вся «материя», обладают некоторыми «объективными» свойствами, а измерения лишь устраняют наше субъективное незнание относительно того, какие значения имели эти свойства) не соответствует реальности: некоторые из параметров частиц, обнаруживаемые в результате экспериментов, могут вообще не существовать до измерения.

По убеждению Эбнера Шимони, «философское значение неравенств Белла заключается в том, что они допускают практически прямую проверку иных картин мира, отличающихся от той картины мира, которую дает квантовая механика. Работа Белла позволяет получить некоторые прямые результаты в экспериментальной мета-физике» . С мнением Шимони согласен и лауреат Темплтоновской премии 2009 года Бернард д’Эспанья , увидевший в экспериментах по проверке неравенств Белла «первый шаг к возникновению экспериментальной мета–физики» . И метафизика эта свидетельствует о том, что на фундаментальном уровне мир, в котором мы живём, не является миром «вещей», не зависящих от нашего присутствия или отсутствия – напротив, скорее мироздание представляет собою логосную ткань бытия, взаимодействующую с логосом человека. Это удивительно напоминает библейское повествование о творении: Бог творит мир Словом Своим, а затем даёт повеление сотворённому по образу и подобию божию человеку нарекать имена твари. Выдающийся американский физик Джон Арчибальд Уилер полагал, что демонстрируемая парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена нелокальность (микро)мира вкупе с отсутствием априорно «объект(ив)но» существующих параметров микрообъектов заставляют предположить, что наблюдатель является со-творцом продолжающего творения Вселенной: «Порождая на некотором ограниченном этапе своего существования наблюдателей-участников, не приобретает ли в свою очередь Вселенная посредством их наблюдений ту осязаемость, которую мы называли реальностью? Не есть ли это механизм существования?» – вопрошал он. По мнению Уилера, воспринимая мир, «наблюдатель здесь и сейчас участвует в образовании ранней Вселенной, хотя это представляет собой обращение обычного хода времени» .

Но человек не просто оказывает воздействие на ткань бытия самим фактом своего присутствия. Квантовая механика свидетельствует в пользу того, что элементарные микрообъекты, из которых состоит всё сущее, обладают неким «внутренним» измерением – именно так можно интерпретировать спонтанную активность микрообъектов, представляющую собой, как можно предположить, вы-явление некоторого «сокровенного», «живого» измерения бытия; поскольку проникнуть внешними «объект(ив)ными» методами в это внутреннее измерение невозможно, мы оказываемся вынуждены описывать внешние проявления «внутренней жизни» микрообъектов, пользуясь для этого вероятностным языком. Примечательно, что ещё в 1919 году Чарльз Галтон Дарвин, одним из первых начавший поиски логически последовательных основ квантовой механики, в своей (оставшейся неопубликованной и ныне хранящейся в Библиотеке Американского философского общества) статье «Критика основ физики» писал: «Я давно уже считал, что фундаментальные основы физики находятся в ужасном состоянии. <…> Может случиться, что потребуется фундаментально изменить наши представления о времени и пространстве, <…> либо даже в качестве последней возможности приписать электрону свободу воли» . Примерно в это же время немецкий философ Алоиз Венцель в работе «Метафизика современной физики» писал, что устроенный таким образом «материальный мир <…> не может называться мёртвым. Этот мир – если уж говорить о его сущности – скорее есть мир элементарных духов [может быть, лучше сказать, элементарных логосов]; отношения между ними определяются некоторыми правилами [а λόγος это не только слово, но и отношение и правило], взятыми из царства духов. Эти правила могут быть сформулированы математически. Или, другими словами, материальный мир есть мир низших духов, взаимоотношения между которыми могут быть выражены в математической форме. Мы не знаем, каково значение этой формы, но знаем форму. Только сама форма, или Бог, может знать, что она сама в себе значит» .

Обнаруживаемая квантовой механикой неотъемлемо присущая миру случайность открывает своего рода «природный зазор» для действия божественного промысла. Дело в том, что с точки зрения волюнтативной теологии, сыгравшей огромную роль среди духовных предпосылок научной революции , верховная причина любого бытия – всемогущая, ничем не детерминированная воля Творца. Как отмечает А. В. Гоманьков, «случайность – это просто иное наименование Божественной Воли, ибо всемогущество по существу означает индетерминированность. В дальнейшем, однако, эта идея отстаивалась, в основном, философами-атеистами XIX в., опиравшимися на концепцию лапласовского абсолютного детерминизма <…> Их логика была примерно такой. Бог – синоним случайности. Мир устроен закономерно, в нем нет ничего случайного. Следовательно, Бога нет. Основная критика этого силлогизма со стороны христианских богословов XIX – XX вв. была направлена против его первой посылки (см., например, у о. Александра Ельчанинова: “Нет ничего случайного на свете, тот, кто верит в случай – не верит в Бога”), тогда как на самом деле неверной является вторая» . И показательно, что после Пятого Сольвеевского конгресса 1927 года, на котором квантовая механика получила окончательную формулировку, выдающийся английский астрофизик сэр Артур Эддингтон говорил: «Отныне религия стала возможна для физиков» (показательно, что в работе «2400 лет квантовой теории» один из ее творцов лауреат Нобелевской премии Эрвин Шрёдингер связывал возникновение атомистики как предварения квантовой теории с первыми попытками разрешить, как ее называет Шрёдингер, «угнетающую антиномию»: «как сочетать свободу воли, требуемую нравственной ответственностью, со строгими закономерностями природы?» ).

Примечательно, что даже атомы (из которых состоят все вещества), также не похожи на мёртвые системы, но, скорее, напоминают созданные из квантовых «живых» микро-«объектов» живые «организмы». Рассуждая об удивительной с точки зрения классической физики устойчивости атомов один из крупнейших физиков ХХ столетия лауреат Нобелевской премии Нильс Бор отмечал, что «с точки зрения классической механики это непостижимо, особенно если считать, что атом действительно подобен планетной системе. <…> В природе имеется тенденция к образованию определенных форм <…> и к воспроизведению этих форм заново даже тогда, когда они нарушены или разрушены. В этой связи можно даже вспомнить о биологии; ведь устойчивость живых организмов, сохранение сложнейших форм, которые к тому же способны к существованию непременно лишь как целое, – явление того же рода. <…> Существование однородных веществ, наличие твердых тел – все это опирается на устойчивость атомов <…> На чудо устойчивости материи еще долго не обращали бы внимания, если бы за последние десятилетия <…> события <…> поставили нас перед вопросом, в наше время уже неизбежным, а именно вопросом о том, как здесь связать концы с концами. <…> [Это] задача совсем иного рода, чем обычные научные задачи» .

Сколь ни парадоксальной выглядит мысль о наличии у материи внутренней сокровенной жизни, для христианского сознания она, по существу, вполне естественна. «Слишком часто мы, по привычке, по инерции, по лени ума, не только неверующие, но и верующие, думаем о материи, будто она инертна, мертва. И действительно, с точки зрения нашего субъективного опыта, это большей частью так. Но с точки зрения философии материи, с точки зрения ее соотношения с Творцом, Который державным словом ее призвал из небытия к бытию, это не так: все, Богом сотворенное, имеет жизнь, – настаивает митрополит Сурожский Антоний, – не то сознание, которым мы обладаем, а иное: в каком-то смысле все, Богом сотворенное, может участвовать радостно и ликующе в гармонии твари. Иначе, если бы материя была просто инертна и мертва, то всякое Божие воздействие на нее было бы как бы магическим, было бы насилием; материя не была бы послушна Ему, те чудеса, которые описаны в Ветхом Завете или в Новом Завете, не были бы чудесами, то есть делом послушания и восстановления утраченной гармонии. Это были бы властные действия Бога, против которых материя, сотворенная Богом, не могла бы ничего. И это не так. Всё сотворенное живет, на каждом уровне тварной жизни, своей особенной тварностью. И если мы могли бы в нашем очень часто холодном, тяжелом, потемневшем мире уловить то состояние материи, которое нам больше недоступно, потому что мы ее видим не Божиими глазами и не изнутри духовного опыта, мы видели бы, что Бог и все Им сотворенное связаны живой связью» . Ссылаясь на С. Л. Франка , владыка Антоний подчеркивает, что «единственный подлинный материализм – это христианство, потому что мы верим в материю, то есть мы верим, что она имеет абсолютную и окончательную реальность, верим в воскресение, верим в новое небо и новую землю, не в том смысле, что все теперешнее будет просто уничтожено до конца, а что все станет новым, тогда как атеист не верит в судьбу материи, она – явление преходящее. Не в том смысле, как буддист или индуист ее рассматривает, как майю, как покров, который разойдется [к такому пониманию ближе, скорее, платоновская материя ], но как пребывающую реальность, которая как бы пожирает свои формы: я проживу, потом разойдусь на элементы; элементы продолжают быть, меня нет; но судьбы в каком-то смысле, движения куда-то для материи не видно, исхода нет. С другой стороны, у нас не разработано или очень мало разработано богословие материи. Это такое богословие, которое осмыслило бы до конца материю, а не только историю. Учение о Воплощении, например: <…> мы очень мало говорим, мне кажется, о том, что Слово стало плотью и что в какой-то момент истории Сам Бог соединился с материей этого мира в форме живого человеческого тела, – что, в сущности, говорит нам о том, что материя этого мира способна не только быть духоносной, но и Богоносной. По этому поводу у нас почти нет заключений, и это идет очень далеко и, мне кажется, губительно в области богословия таинств. Потому что в богословии таинств мы утверждаем реализм события (это – Тело Христово, это – Кровь Христова); но материю, которая участвует, мы рассматриваем как нечто мертвое. Мы забываем, что Воплощение Христово нам доказало: материя этого мира вся способна на соединение с Богом, и то, что совершается сейчас с этим хлебом и вином [в таинстве Евхаристии] – событие эсхатологическое, то есть принадлежащее будущему веку. Это не магическое насилие над материей, превращающее ее; это возведение материи в то состояние, к которому призвана космическая материя» .

Утверждение факта пронизанности материи жизнью вовсе не означает примитивного языческого гилозоизма, напротив, это есть естественное следствие тварности мира, его несамобытности, его укорененности в бытии Творца. Тварность мироздания означает что вся тварь жива в меру своей сопричастности Жизни Творца. Именно потому что мир связан с Богом, с самой Жизнью, он и оживотворен, жив, – не сам по себе, но в силу наличия этой связи, без которой ничто тварное просто не может существовать.

Разумеется, можно спросить: разве твёрдость окружающего нас вещества не является лучшим доказательством его «мёртвой материальности». Но давайте попробуем разобраться, каким образом мы убеждаемся в «вещественности» мира? Посредством органов чувств. Все получаемые нами от внешнего мира чувственные впечатления – осязательные, обонятельные, слуховые, вкусовые и, разумеется, зрительные – имеют электромагнитную – т. е. световую – природу. Именно свет и есть то, посредством чего тело обнаруживается именно как тело. Когда апостол Павел в Послании к Ефесянам пишет, что «всё, делающееся явным, свет есть»(Еф 5:13), то это имеет в том числе и буквальный смысл. А свет – это тело или не тело? Любопытно, что средневековые богословы в результате долгих споров о природе света пришли к выводу о том, что «из всего сотворенного только свет способен совмещать в своей природе несовместимые вне его начала телесности и духовности. <…> Свет одновременно принадлежит обоим мирам (вещественному и идеальному), а потому единственный способен играть роль tertium quid, звена, скрепляющего в человеке душу и тело» . Специальная теория относительности косвенным образом свидетельствует в пользу этого тезиса: утверждение, что скорость света является максимально возможной скоростью движения тел может быть интерпретировано как то, что свет, фактически, представляет собою границу «телесности» – за пределами скоростей, меньших скорости света, тела перестают быть телами.

Но даже и это исследуемое наукой «твёрдое вещество» представляет собою лишь верхушку колоссального айсберга – не более 1/20 от общей массы Вселенной, всё же остальное – «неизвестно что», условно именуемое «тёмной материей» и «тёмной энергией». Гипотетическая тёмная материя называется «тёмной» не потому, что поглощает свет, но напротив, потому, что она не взаимодействует со светом, абсолютно прозрачна для него, но все-таки это «материя», потому что она «тяжелая» – тяжелая в том смысле слова, что создает гравитационное поле, посредством которого взаимодействует с «обычной» материей; «тёмная» же энергия ответственна за ускоренное расширение Вселенной. Согласно последним данным, полученным космическим телескопом «Планк», масса обычного (барионного) вещества составляет лишь около 4,9% от массы Вселенной, темная материя составляет около 26,8%, темная энергия – 68,3% .

Осмысление картины мира, созидаемой современной наукой, должно радикально изменить наши представления о мироздании и о месте и роли человека во Вселенной. Дело в том, что среди множества научных дисциплин, исследующих соразмерность, смысл, историю, причины, разумные основания мира, – все то, что, собственно, и обозначается термином логос , – теоретическая физика, изучающая фундаментальную структуру мироздания, занимает особое место. Физика дарует человеку теоретическое видение мира, а значит, в определенном смысле, позволяет увидеть мироздание «глазами Творца»: изначально само слово θεω-ρία – теория – прочитывалось как Θεό(ς)-ρία – Бого-вúдение; этимологически это неверно (греч. θεωρία происходит от θέα – зрелище, взгляд, облик, и οράω – видеть, смотреть, наблюдать), но теория в определенном смысле дает возможность встать на «точку зрения Бога». Это, в частности, отразилось в лат. contempler – созерцать – значит восхищаться величественным храмом (templum) мира, воздвигнутым Творцом . Новоевропейская наука возникла как своего рода новое – естественное– бого-словие –θεο-λογία – Книги Природы, восполняющее прежнее – сверхъестественное – богословие, богословие Откровения . И характерно, что Эйнштейн, сегодня воспринимающийся как один из ярчайших выразителей духа науки, говорил: «Я хочу знать, как Бог создавал мир. Меня не интересует здесь тот или иной феномен, спектр того или иного элемента. Я хочу постичь Его мысли, все остальное – детали» .

Именно на описание мира «с абсолютной точки зрения» и претендует теоретическая физика. Наличие такой привилегированной позиции Хилари Патнэм назвал «“Божественным Видением” Вселенной» . В ньютоновской физике – это абсолютное пространство-время – sensorium Dei – в котором мы «“живем и движемся и существуем” (Дн 17:28) не метафорически или метафизически, как имел в виду святой Павел, но в самом собственном и прямом смысле этих слов» , в квантовой механике – тот Абсолют, который, по мнению одного из создателей квантовой механики лауреата Нобелевской премии Эрвина Шрёдингера, зрит «сквозь» индивидуума . Таким образом, теоретизирующая наука, претендующая на способность описать мир с «абсолютной точки зрения», – не с точки зрения Абсолютной Личности, но с точки зрения Абсолютного субъекта, – неизбежно приходит в соприкосновение с богословием, утверждающим что, ему ведом личностный взгляд Творца, данный в Его Откровении.

Теоретизирующий взгляд на мир подразумевает описание не объектов, существующих в мире, но самих законов, управляющих этими объектами. Каждое отдельное существование – это эмпирический факт, а объединение отдельных фактов в общий закон – творческий акт, постулирующий существование закона, охватывающего, объемлющего и гармонизирующего все многообразие отдельных фактов. Вера в существование законов сродни вере религиозной; Эйнштейн называл это «космической религией», или «космическим религиозным чувством» отмечая, что «не может найти выражения лучше, чем “религия”, для обозначения веры в рациональную природу реальности, по крайней мере той ее части, которая доступна человеческому сознанию. Там, где отсутствует это чувство, наука вырождается в бесплодную эмпирию» . По всей вероятности возможность постигать законы природы – проявление того, что сотворенный Словом Божиим мир и созданный по образу и подобию Божию человек, наделенный даром слова, обладают одинаковой пойетической структурой (греч. ποιητής – творец происходит от глагола ποιέω – делать, изготавливать).

С точки зрения теоретизирующего подхода именно закон первичен и обладает онтологической реальностью, все же конкретные факты суть лишь частные проявления общего закона. Такой подход позволяет исследовать фундаментальные основания бытия (характерно, что латинское слово fundus – фундамент, основание, – восходит к индоевропейскому корню *budh- (*bheudh-) – бездна ). Одним из проявлений этого становится возможность поставить проблему начала мира. Если прежде в науке существовал неявный запрет на обращение к проблеме первоначала, то космология натолкнулась на исходную сингулярность, отсылающую к идее творения. Причем, чем ближе мы подходим к исходной сингулярности, тем более значимой становится метафизическая, – а в пределе и теологическая – основа космологических моделей. Правда, многие космологи пытаются избежать религиозных коннотаций, но все-таки ряд физиков признает, что Большой взрыв есть, фактически, творение из ничего.

Однако, несмотря на огромную силу теоретизирующего подхода он не свободен от некоторых недостатков. Прежде всего, остается неясным онтологический статус законов природы. Если законы природы имманентны самой природе, то как они могут «управлять» миром? Если же они суть лишь человеческий способ упорядочивания природных явлений то откуда возникает та удивительная точность, с которой эти законы выполняются, причем выполняются зачастую далеко за пределами области их первоначального обнаружения . Казалось бы, существованиезакона должно подразумевать наличие законодателя. Но объективирующий метод исследования, применяемый в современном естествознании, исключает возможность обнаружения воли, полагающей закон. Методологически наука пока не может включить в научную картину мира личность– не только Бога, но даже человека. Более того, объективация выводит за пределы научной картины мира не только личность, сознание, но и вообще все психическое. «Объяснение сознания является самой трудной задачей для материалистической философии», – признает известный российский философ Д. И. Дубровский, много лет занимающийся проблемой сознания. – «Именно качество субъективной реальности (которому нельзя приписывать физические характеристики) создает <…> главные теоретические трудности для материалистического объяснения сознания и прежде всего при попытках непротиворечиво вписать его в физическую картину мира» . «Самосознание – вот то, что делает проблему сознание–тело практически неразрешимой», – утверждает видный американский философ Томас Нэйджел . Другой известный современный философ Дэвид Чалмерс формулирует эту проблему следующим образом: «Почему информационные процессы не “идут в темноте”?», иначе говоря, как и зачем возникает субъективное измерение в объективном мире? . Получается, что самое важное – психика, личность, уж не говоря о Боге – оказывается не включено в современную картину мира. А ведь себя мы переживаем, прежде всего, как живуюличность, обладающую психикой, волей; другой для нас – это тоже личность, с которой можно вступить в диалог. Верующие чувствуют, что молитва и таинства, несмотря на то, что они не «вмещаются» в научную картину мира, оказывают воздействие на душу человека, меняют его способ бытия. Наконец, объективирующая наука принципиально отказывается от постановки самого главного вопроса – вопроса о смысле и цели существования мира и человека; разумеется, это обусловлено, в первую очередь, методологическими причинами – ведь она исследует лишь структуры, но не смыслы. Несомненно, что научная картина мира нуждается в расширении и углублении, которое позволило бы добавить смысловое, личностное, экзистенциальное измерение бытия – измерение, имеющее онтологический статус. И если мир – это действительно Книга, то помимо структуры у нее есть некий смысл, который нам еще предстоит постичь.

Уже упоминавшийся Дэвид Чалмерс, которого называют «живым классиком философии сознания», утверждает: «Физическая теория характеризует свои базовые сущности лишь относительно, в терминах их каузальных и иных отношений к другим сущностям. <…> Получающаяся в итоге картина физического мира – это картина громадного каузального потока, но она ничего не говорит о том, что соотносится этой причинностью. <…> Интуитивно кажется более разумным предположить, что базовые сущности, соотносимые всей этой каузальностью, имеют какую-то свою внутреннюю природу, какие-то внутренние свойства, так что мир не лишен субстанции. <…> Имеется лишь один класс внутренних, нереляционных свойств, с которым мы непосредственно знакомы, и это класс феноменальных свойств [так Чалмерс называет непосредственно переживаемые свойства психические]. Естественно предположить, что неопределенные внутренние свойства физических сущностей и известные нам внутренние свойства опыта могут быть как-то соотнесены или даже перекрываться». Несмотря на шокирующую неожиданность такого предположения Чалмерс утверждает, что «эта идея на первый взгляд кажется дикой, но лишь на первый взгляд. В конце концов у нас нет никакого представления о внутренних свойствах физического. Их место вакантно, и феноменальные свойства выглядят не менее достойным кандидатом на их роль, чем какие-то другие. Здесь, конечно, возникает опасность панпсихизма. Я не уверен, что эта перспектива так уж плоха, – добавляет Чалмерс, – если феноменальные [психические] свойства фундаментальны, то естественно предположить, что они могли бы иметь широкое распространение» .

Таким образом, вся совокупность данных современной науки подводит нас к пониманию того, что та реальность, которую мы привыкли называть реальностью физической, материальной, есть, скорее, реальность психическая. Но если реальность Вселенной есть реальность психическая – то чья она, кому принадлежит это психическое?

Спросим себя: если мир – это книга Творца, то какова онтологическая реальность созданного Им текста? Какой вывод можем сделать мы, пытаясь осмыслить данные современной науки в том смысловом контексте, в котором она возникла – в контексте библейского Откровения? Открывающая Библию Книга Бытия повествует о творении мира Богом из ничего Словом Своим; в Никео-Константинопольском Символе веры Бог именуется Творцом – буквально, Поэтом мироздания (греч. ποιητής – творец, поэт, восходит к и.-евр. корню *k(u)ei- – наслаивать, выстраивать, складывать в определенном порядке; к тому же корню восходит и слав. чинъ, чинити, откуда и русск. со-чинитель, со-чинять, т.е. упорядочивать по чину). Один из величайших византийских богословов преподобный Максим Исповедник воспринимал мир как тканый сверху хитон (см.: Ин 19:23) Логоса ; святитель Григорий Палама, богословие которого почитается высшим достижением православной традиции, именует мироздание «писанием Самоипостасного Слова» . Если логически продолжить всё то, что, с одной стороны, известно нам сегодня благодаря изучению «элементов» (лат. el-em-en-tum – буква, стихия (στοιχεί̃ον) поэмы (ποίημα) Творца (Ποιητής)) ткани (лат. textus – сплетение, структура, связь, ткань и, наконец, связный текст) реальности, с другой стороны – вспомнить тот широкий – в том числе и богословский – контекст, в котором происходило формирование современной науки, следует прийти к однозначному – и при этом достаточно безумному для того чтобы быть истинным – выводу: «Мир есть психическое Творца» – психическое в том смысле, что, во-первых, мир представляет собою не мёртвую «материю», но живую логосную ткань бытия, и, во-вторых, Богу не нужно никакого «органа» для того, чтобы прикоснуться к миру – Он имеет непосредственный доступ к нему так же, как мы имеем непосредственный доступ к своему психическому.

Несмотря на, казалось бы, шокирующую необычность данного тезиса, даже вполне ортодоксальные физики – правда, на своём языке, – размышляют о чём-то подобном. Так, один из создателей инфляционной космологии профессор Стэнфордского университета Андрей Линде считает, что проблема сознания может быть тесно связана с проблемой рождения, жизни и смерти Вселенной: «Не может ли быть так, что сознание, как и пространство-время, имеет свои собственные степени свободы, без учета которых описание Вселенной будет принципиально неполным? Не окажется ли при дальнейшем развитии науки, что изучение Вселенной и изучение сознания неразрывно связаны друг с другом и что окончательный прогресс в одной области невозможен без прогресса в другой? После создания единого геометрического описания слабых, сильных, электромагнитных и гравитационных взаимодействий не станет ли следующим важнейшим этапом развитие единого подхода ко всему нашему миру, включая и внутренний мир человека? <…> Проблема сознания, так же как и связанная с ней проблема жизни и смерти человека, не только не решена, но на фундаментальном уровне почти совершенно не изучена. Представляется очень заманчивым поискать какие-нибудь связи и аналогии, пусть даже на первых порах поверхностные и неглубокие, изучая еще одну великую проблему – проблему рождения, жизни и смерти Вселенной. Возможно, в будущем выяснится, что эти две проблемы не так далеки друг от друга, как это могло бы показаться» . Профессор Чикагского университета директор Центра астрофизики частиц лаборатории имени Ферми Крейг Хоган полагает, что Вселенная представляет собою голограмму, что-то вроде компьютерной симуляции . Он надеется проверить так ли это при помощи прибора, который он назвал «Holometer» . Профессор Массачусетского технологического института руководитель Исследовательской лаборатории электроники Сет Ллойд пишет, что идея о том, что мир – живой, или что Вселенная мыслит – это метафора; Вселенная – это гигантский квантовый компьютер, её «мысли» – это процесс обработки информации Вселенной, вычисляющей «саму себя, своё собственное поведение» (заметим, что именно с созданием квантовых компьютеров исследователи связывают надежду на нахождение ключа к решению некоторых из наиболее сложных проблем информатики, в первую очередь – к созданию искусственного интеллекта ). Физик-теоретик и Боннского университета Сайлас Бин думает, что вполне возможно мы живём в смоделированной более высокоразвитой цивилизацией Вселенной . Об этом же размышляет и профессор философии Оксфордского университета Ник Бостром . Несмотря на разницу взглядов, все они допускают вероятность существования некой высшей реальности, породившей то, что мы именуем Вселенной.

Следует отметить, что популярную в научном сообществе идею самовозникновения разумной жизни, по существу опровергает феномен «молчания Вселенной». Так называемый «принцип Коперника» гласит, что во Вселенной нет выделенных мест, а значит Земля не уникальна и в космосе должно быть множество звездных систем и планет с условиями, аналогичными земным (что подтверждается последними открытиями множества экзопланет), а потому ничто не должно препятствовать зарождению и развитию жизни и разума по земному сценарию в других местах Вселенной. Профессор кафедры астрофизики и звездной астрономии физического факультета Московского государственного университета В. М. Липунов предлагает оценить вероятность существования высокоразвитых цивилизаций следующим образом. Вселенная существует порядка 10 миллиардов лет. Примем тот факт, что на протяжении последнего столетия наша цивилизация развивается с экспоненциальным ускорением. Тогда безразмерное число, характеризующее вероятность появления технологической цивилизации за время существования Вселенной, будет порядка e 10 000 000 000100 (е – основание натуральных логарифмов, равное примерно 2,718) или 10 42 000 000 . Это колоссальное число. Для сравнения, количество всех элементарных частиц во Вселенной – всего лишь порядка 10 80 . Таким образом, вероятность возникновения цивилизаций, неизмеримо превосходящих нашу, практически равна единице – они должны быть! А между тем мы их почему-то не наблюдаем. Отсутствие видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной за миллиарды лет своего развития, получило название «парадокса Ферми». В чём причина этого?! Значит ли это, что мы одиноки во Вселенной? «Великое Молчание Вселенной, парадокс Ферми – это не просто кризис отдельной физической теории (типа общей теории относительности или теории великого объединения), а кризис цивилизации» – цивилизации, создавшей науку, позволившую на протяжении последнего столетия развиваться экспоненциально, – утверждает Липунов .

Примечательно, что один из ярчайших российских астрофизиков В. Ф. Шварцман подчёркивал, что «самый главный и самый сложный этап в обнаружении межзвездной передачи – это понимание того, что мы действительно имеем дело с передачей, т.е. сигналом, содержание которого и форма которого подчинены цели . Именно поэтому проблема опознания внеземного разума представляется мне проблемой всей земной культуры» . Показательно, что отвечая на вопрос анкеты о том, в каких направлениях следует развивать исследования по проблеме поиска внеземных цивилизаций, Шварцман написал: «Прежде всего, в гуманитарном, музыкальном и теологическом. Кроме того – в плане совершенствования человека, его мозга, а не электронно-вычислительных машин» . По воспоминаниям академика Ю. Н. Парийского «Шварцман был убеждён, что познание внешнего [материального] мира неизмеримо более простая задача, чем познание внутреннего [психического] мира человека, мира духовного и этического; технологический век скоро кончится, человечество поймет, что заблудилось, и, наконец, полностью займется душой в широком смысле этого слова» .
// Доклад доцент Санкт-Петербургской духовной академии протоиерея Кирилла Копейкина на конференции «Христиантство и наука» состоявшейся 28 января 2014 года в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова рамках XXII Международных образовательных Рождественских чтений

Галилей Г. Пробирных дел мастер / Пер. Ю. А. Данилова. М.: Наука, 1987. С. 41.

Кант И. Метафизические начала естествознания // Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 6 / Ред. Т. И. Ойзерман. М.: Мысль, 1966. С. 60-61.

См. напр.: URL: noviyegrani.com/archives/title/156

См.: Эйнштейн А., Подольский Б, Розен Н. Можно ли считать квантовомеханическое описание физической реальности полным // Эйнштейн А. Собрание научных трудов: В 4 т. / Под ред. И. Е. Тамма, Я. А. Смородинского, Б. Г. Кузнецова. Т. III: Работы по кинетической теории, теории излучения и основам квантовой механики 1901 – 1955. M.: Наука, 1966. С. 604-611.

Вот как образно иллюстрирует квантовомеханический холизм академик А. Д. Александров: «Мы можем налить в чайник два стакана воды [отметим характерный библейский образ воды – символ первозданной первоматерии] и потом вылить один стакан, но какой именно из налитых стаканов при этом выливается – есть вопрос, относящийся к детским шуткам, как предложение одного мальчика другому съесть сначала свою половину тарелки супа, которую он обозначил, проведя по супу ложкой. В атоме гелия нет двух электронов, а есть – не знаю, кто первый употребил это удачное выражение, – двуэлектрон, который составляется из двух электронов и из которого один или два электрона могут быть выделены, но который не состоит из двух электронов» (Александров А. Д. Связь и причинность в квантовой области // Современный детерминизм. Законы природы. М.: Мысль, 1973. С. 337).

Bell J. S. On The Einstein-Podolsky-Rosen paradox // Physics, 1964. Vol. 1. № 3. P. 195-200.

См.:. Freedman S. J., Clauser J. F. Experimental test of local hidden-variable theories // Physical Review Letters, 1972, vol. 28, pp. 938-941; Aspect A., Grangier P., Roger G. Experimental tests of realistic local theories via Bell’s theorem// Physical Review Letters, 1981, vol. 47, pp. 460-463; Aspect A., Dalibard I., Roger G. Experimental tests of Bell’s inequalities using time-varying analyzers // Physical Review Letters, 1982, vol. 49, pp. 1804-1807; Weihs G., et al. Violation of Bell’s inequality under strict Einstein locality conditions // Physical Review Letters, 1998, vol. 81, pp.5039-5043; Scheidl et al., Violation of local realism with freedom of choice // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America, November 16, 2010, vol. 107, pp. 19708-19713.

Shimoni A. Contextual hidden variables theories and Bell’s inequalities // The British Journal for the Philosophy of Science, 1984. Vol. 35. № 1. P. 35.

URL: templetonprize.org/previouswinners/espagnat.html

D’Espagnat B. Toward a Separable «Empirical Reality»? // Foundations of Physics, 1990, vol. 20, № 10, p. 1172.

Уилер Дж. Квант и Вселенная // Астрофизика, кванты и теория относительности / Пер. с итал. Под ред. Ф. И. Фёдорова. М.: Мир, 1982. С. 555-556.

Цит. по: Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики / Пер. с англ. М.: Наука. Гл. ред. физ.-мат. литературы, 1985. С. 173. См. также:PeresA. Quantum inseparabilityand free will // Vastakohtien todellisuus. Juhlakirja professori K. V Laurikaisen 80-vuotispäivänä. Helsinki: Helsinki University Press, 1996. P. 117-121.

Aloys Wenzel «Metaphysics of Contemporary Physics»; цит. по: ФранкФ. Философия науки. Связь между наукой и философией / Пер. с англ.М.: Издательство иностр. лит-ры, 1960. С. 360.

См. напр.: Гайденко П. П. Волюнтативная метафизика и новоевропейская культура // Три подхода к изучению культуры / Ред. Вяч. Вс. Иванов. М., 1997. С. 5-74; Катасонов В. Н. Интеллектуализм и волюнтаризм: религиозно-философский горизонт науки нового времени //Философско-религиозные истоки науки / Ред. П. П. Гайденко. М.: Мартис, 1997. С. 142-177.

Гоманьков А. Идея эволюции в палеонтологии и Священном Писании // Наука и вера: Материалы научных семинаров. Вып. 6 / Сост. Н. А. Печерская, ред. А. А. Волковых. СПб.: Издательство Института «Высшая религиозно-философская школа», 2003. С. 44-45.

Шрёдингер Э. 2400 лет квантовой теории // Гейзенберг В. Новые пути в физике: Статьи и речи / Ред. Л. С. Фрейман, сост. У. И. Франкфорт. М.: Наука, 1971. С. 114.

Гейзенберг В. Часть и целое // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А. В. Ахутина, В. В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 316-317.

Антоний, митр. Сурожский. Православная философия материи // Антоний, митр. Сурожский. Труды. М.: Практика, 2002. С. 102.

Франк С. Л. Религия и наука. Брюссель: Жизнь С Богом, 1953.

См.: Шейнман-Топштейн С. Я. Платон и ведийская философия. М.: Наука, 1978.

Антоний, митр. Сурожский. Диалог об атеизме и последнем суде // Антоний, митр. Сурожский. Человек перед Богом / Сост. Е. Л. Майданович. М.: Паломник, 2001. С. 46.

Шишков А. М. Вопрос о соединении души с телом в позднеантичной и средневековой мысли // Богословская конференция Русской Православной Церкви «Учение Церкви о человеке». Москва, 5–8 ноября 2001 г. Материалы. М.: Синодальная Богословская Комиссия, 2002. С. 205-206

Отец Кирилл, у Вас был долгий и непростой путь к Православию. И сейчас Вы не только служите в церкви, но и преподаёте в Духовных школах, и имеете степень кандидата физико-математических наук. Расскажите, пожалуйста, немного о себе и о том, чем Вы сейчас занимаетесь.

Я в детстве был воспитан в семье… можно сказать, агностиков. Но я был крещён во младенчестве, бабушка была верующая, она меня водила в храм в раннем детстве. А потом я в церкви не бывал.

И я воспитывался в убеждении, что самое главное - познать Истину. А поскольку я рос в материалистической среде, то для меня «познать Истину» означало познать, как всё устроено. Поэтому я решил, что надо заниматься физикой, что я через физику эту Истину я познаю.

После восьмого класса я пошёл в физико-математическую школу, а закончив её, поступил на физический факультет Санкт-Петербургского университета. Потом поступил в аспирантуру, защитил диссертацию. Но ещё во время учёбы на факультете мне стало понятно, что есть вопросы, на которые физика не способна дать ответы.

В первую очередь, это вопрос о душе и вопрос о том, почему душа болит и почему мы не можем найти счастья и покоя в этом мире. И в поисках ответа на этот вопрос я пришёл к вере.

Причём у меня было такое ощущение, что я возвращаюсь в утраченный рай, вспоминаю детские впечатления, которые глубоко-глубоко хранились, но находились за пределами моего сознания. Они как-то снова всплыли… Запах храма, потрескивание свечей… И я поступил в семинарию, закончил её, стал священником.

В настоящее время я доцент Санкт-Петербургской Духовной Академии, настоятель храма святых апостолов Петра и Павла и святой мученицы Татианы в Санкт-Петербургском государственном университете и директор научно-богословского центра междисциплинарных исследований Санкт-Петербургского университета.

Сегодня проблема, волновавшая меня на протяжении моей жизни, - проблема соотношения науки и религии -остро стоит перед нами. И Церковью она осознаётся как одна из значимых проблем.

Когда был избран на патриаршество, то на том же Соборе, на котором он был избран, был создан новый церковный орган - Межсоборное присутствие.

Задачей Межсоборного присутствия является подготовка решений, касающихся наиболее важных вопросов внутренней жизни и внешней деятельности Церкви, обсуждение актуальных проблем, относящихся к сфере богословия, а также предварительное изучение тем, рассматриваемых Поместным и Архиерейским Соборами, и подготовка проектов решений.

Этот орган поделён на несколько комиссий, я - член комиссии по вопросам богословия. Перед этой комиссией ещё в 2009 году был поставлен ряд актуальных вопросов, и примечательно, что половина из них имеет отношение к проблеме соотношения науки и религии. Один из вопросов - это соотношение научного и религиозного, богословского знания; другой - богословское осмысление происхождения мира и человека.

Эти вопросы сейчас глубоко обсуждаются Церковью, волнуют современное общество. В частности, эти вопросы исследуются в Научно-богословском центре междисциплинарных исследований, где действует постоянный семинар и проводятся конференции.

Христианство - основа науки

- А не противоречит ли знание, которое несёт в себе христианство, современным научным взглядам?

Ну как же оно может противоречить, если наука на самом деле выросла из христианства?! Дело в том, что современная наука возникла в очень специфической богословской культурной среде.

Считалось, что Бог даёт человеку Откровение в двух видах: первое и высшее Откровение - это Откровение библейское, а второе Откровение - это сама природа. Сама природа - это Книга Творца, которая обращена к человеку.

И наука выросла из стремления эту Книгу Природы прочитать. Такое представление существовало только в контексте христианской традиции. И поэтому никакая другая цивилизация науку не породила. И наука, как мы хорошо знаем, родилась в Европе в семнадцатом столетии.

Конечно, может встать вопрос: христианство возникло два тысячелетия назад, а наука - всего лишь три-четыре столетия назад, - почему так поздно появилась наука? Для того чтобы понять это, нужно вспомнить следующее.

Дело в том, что, если мы считаем, что мир - это книга, которая обращена к человеку, то к миру могут быть применимы те же методы исследования, которые применимы к изучению библейского текста.

В семиотике (науке, которая исследует знаковые системы) есть три уровня исследования текста. Любые тексты состоят из знаков. И самое элементарное исследование состоит в том, что мы исследуем отношение одних знаков к другим, т. е. мы изучаем то, что называется синтаксисом.

А можно исследовать отношение знака к тому, что он означает, т. е. исследовать его семантику. И, наконец, можно изучать отношение текста в целом к тому, к кому он обращён, и к тому, кем он создан (это называется прагматикой текста).

Несколько упрощая, можно было бы сказать, что в течение примерно первого тысячелетия христианская богословская мысль была занята исследованием прагматики книги природы, т. е. исследовалось отношение мира к человеку и исследовалось отношение мира к Творцу. Было осознано, что мир представляет собой послание Бога, обращённое к человеку.

Один из величайших византийских богословов - преподобный Максим Исповедник - говорит, что этот мир представляет собою «цельнотканный хитон Логоса». Святитель Григорий Палама, в котором православное византийское богословие достигает своей вершины, называет этот мир Писанием Самоипостасного Слова.

То есть этот мир - это текст, обращённый к человеку. Это очень нетривиальная мысль! Она могла возникнуть только в контексте христианской традиции. Почему? Потому что мы, будучи частью этого мира, одновременно имеем претензию, что мы способны его прочесть.

Представьте себе, что вам бы кто-то сказал, что Дон Кихот и Санчо Панса обсуждают замысел романа Сервантеса «Дон Кихот» и структуру самого произведения. Нас бы это, по крайней мере, удивило, потому что они - персонажи этого текста.

Точно так же и мы, находясь внутри мира, вдруг имеем претензию на то, что мы этот мир способны постичь и способны постичь Творца этого мира (может, не во всей полноте, но хотя бы частично). Это возможно, потому что не только мир обращён к нам, но и мы сотворены по образу и подобию Творца мироздания, а значит, можем это мироздание постичь.

В XI веке появляются первые университеты, и условно можно сказать, что эпоха от одиннадцатого столетия до семнадцатого, который условно называется «веком научной революции», - это время, когда университетское средневековое богословие занималось изучением семантики мироздания.

Считалось, что каждый элемент мира имеет определённое значение, семантический смысл. Это тоже очень нетривиальная мысль. Мысль о том, что не мы приписываем символическое значение этим элементам мира, а это значение, которое вложено в них самим Богом.

И опять-таки, поскольку мы сотворены по образу и подобию Бога, то мы это мироздание можем прочесть. Наконец, эпоха научной революции, XVII век, - это время, когда мысль, занятая изучением Книги Творца, переходит от исследования прагматики и семантики мироздания к изучению синтаксиса, т. е. к изучению отношения между элементами текста.

В чём, собственно, заключается пафос объективного познания мира? Мы исследуем мир не по отношению к человеку, что неизбежно вносило бы элемент субъективности. Мы изучаем отношение одного элемента мира к другому элементу и описываем форму этого отношения на формальном языке математики.

Этот способ описания оказывается необычайно эффективным, и, что самое главное, такой способ описания позволяет нам построить теоретическое знание о мире. А что это означает? Это означает, что, когда мы создаём теорию, то мы описываем не просто совокупность некоторых фактов, а мы описываем законы, которые управляют этими фактами.

То есть мы не описываем отдельно падение яблока на землю, движение Луны вокруг Земли, движение Земли вокруг Солнца… Нет! Мы говорим, что есть один закон всемирного тяготения, внутри которого возможные разнообразные движения. То есть когда мы описываем теоретический мир, мы как бы встаём на точку зрения Законодателя.

И примечательно, что в античности слово «теория» производилось от слова «Θεόζ» - Бог. Этимологически это неправильно. На самом деле, это слово происходит от «θεa» - «взгляд». Но тем не менее теоретический взгляд на мир позволяет нам, в определенном смысле слова, в стать на позицию если не Творца, то Демиурга.

Это даёт огромную силу человеку в том смысле слова, что, понимая законы мироздания, мы можем этот мир изменять, преобразовывать его. Мы приближаемся к тому, к чему нас призвал Бог: мы должны этот мир преобразить для того, чтобы он снова вернулся в соединение с Богом. Чтобы, как апостол Павел говорит в Первом послании к Коринфянам, Бог стал «всяческая во всех» (1 Кор 15:28).

Когда сегодня порой возникает, как нам кажется, какое-то противоречие между наукой и религией, то оно связано с тем, что, с одной стороны, наука претендует на то, что, глядя на мир с теоретической точки зрения, она в каком-то смысле слова встаёт на позицию Творца, а, с другой стороны, богословие, которое пытается усвоить взор Откровения, тоже претендует на достижение абсолютной позиции (по крайней мере, в предельной своей форме, богословие стремится к тому, чтобы постичь взгляд Творца на мир).

И вот эти два взгляда порой приходят в противоречие между собою, но это противоречие связано не с тем, что наука противостоит религии, и не с тем, что богословие борется с наукой, нет!.. а с тем, что у нас пока ещё не сформировался целостный взгляд на мир.

Дело в том, что и научные данные, и Библию мы интерпретируем, и это прежде всего вопрос интерпретации. Пока целостной интерпретации, к сожалению, ещё не возникло, но, скажем, Френсис Бэкон, которому принадлежит эта метафора двух книг - Книги Природы и Книги Творца, считал, что постижение Природы как книги Бога позволит нам более глубоко понимать Библию как Откровение Божие. Я надеюсь, что в конце концов это произойдёт.

Постижение Бога в занятиях физикой

Получается, что эта идея постижения мира как книги Божией перекликается с Вашим личным путём. Вы можете назвать свои занятия физикой со школьной скамьи частью своего духовного пути?

Конечно. Дело в том, что очень многое нам даёт, поскольку она даёт нам возможность встать на теоретическую позицию по отношению к миру и оторваться от обыденного взгляда на него.

Любопытно: когда несколько лет назад университетский храм Петра и Павла отмечал своё 170-летие, то я попытался собрать выпускников Университета, которые стали священнослужителями. Там были и православные, один протестантский пастор и раввин. Но больше всего получилось православных.

Конечно, я не всех смог собрать, но любопытно, что из тех, кого я смог собрать, большая часть были физики. Были математики, биологи, филологи, но больше всего было физиков. Я думаю, что это связано с тем, что изначальное стремление к постижению Бога через исследование мироздания в скрытом виде в физике сохранилось.

А не могли бы Вы вспомнить тот момент, когда Вы сами обратились к Богу, стали ходить в храм… что это за «боль в душе», о стремлении объяснить которую Вы говорили?

Дело в том, что физика… ну и вообще наука, которая изучает мироздание, очень много нам говорит о структурах этого мира, но ничего не говорит о смысле мироздания. И если я занимаюсь физикой, то у меня всё время возникает вопрос о смысле…

Допустим, я сделаю какое-то великое открытие, получу Нобелевскую премию. Это прекрасно. Ну и что?! Всё время стоял вопрос: зачем это нужно? То есть внутри меня жило стремление к познанию, но ответа на вопрос «зачем это нужно?» я внутри себя не имел.

Я понимал, что какой-то смысл в этом есть, но я никак не мог его найти. Этот вопрос ещё заострялся переживанием конечности жизни. Понятно, что мы все умрём. И зачем что-то делать и к чему-то стремиться, если жизнь так кратковременна?

На самом деле жизнь учёного очень сложна, потому что ты живёшь в постоянном поиске - и, значит, в постоянной неудовлетворённости самим собой. Настоящие озарения приходят очень редко, к кому то, может быть, и никогда не приходят.

Возникает вопрос: зачем жить в таком постоянном напряжении и в состоянии постоянного внутреннего дискомфорта, если всё равно это всё закончится? В поисках ответа на этот вопрос я и пришёл к Церкви.

Память о смерти

Но Вы выбрали не просто путь христианина, а путь священнослужителя. Вы не захотели оставаться обычным прихожанином. Почему для Вас это оказалось так важно?

Это очень лично, но я могу сказать. Мне кажется, что сегодня жизнь устроена таким образом, что мы стремимся не думать о смерти. То есть мы понимаем, что мы умрём, но каждый из нас живёт так, как если бы он был бессмертным. И современная культура всё время выносит смерть куда-то за скобки.

А между тем, в христианской традиции рассматривается как нечто очень важное. Собственно, смерть - это третье рождение. Потому что первый наш день рождения - это день, когда мы появляемся на свет, второй день рождения - это день нашего крещения, день нашего духовного рождения, и третий день рождения, как ни странно покажется, - это день нашей смерти, когда мы из временной жизни рождаемся в жизнь вечную. И характерно, что дни памяти святых - это дни их смерти, дни, когда они в эту вечную жизнь перешли.

И вот для меня, собственно, главным таким толчком к тому, чтобы стать священником, стало близкое соприкосновение со смертью. Когда умер мой отец, а он умер сравнительно молодым, то есть он был чуть старше меня нынешнего, я помню, что буквально через день после его смерти я проснулся… и вот, знаете, говорят, что «мысль пришла»… у меня было ощущение, что мысль, действительно, как будто бы пришла откуда то, я её услышал.

Эта мысль заключалась в том, что жить надо так, чтобы то, ради чего ты живёшь, не исчезало со смертью. И следом сразу же пришла вторая мысль, которая, казалось бы, прямым образом из первой не вытекала, тем не менее я воспринял их как неразрывное: значит, нужно быть священником. И после этого я подал прошение в семинарию.

Физика - идеалистическая наука

В пастырской и миссионерской деятельности Вам помогает Ваше образование? И в чём особенность служения именно в университетском храме?

Я думаю, что если специально образование чем-то помогает в пастырстве, то, пожалуй, только умением несколько отстраненно смотреть на ситуацию.

Самый, наверное, большой вопрос, который встаёт у современного человека, заключается в следующем: если мир материальный, то при чём тут вообще Бог и молитва, как это вообще сочетается? Если я молюсь - неужели это может подействовать на что-то в материальном мире?

На самом деле, физика приводит нас к парадоксальному выводу. На фундаментальном уровне, который исследует физика (ну, скажем, квантовая механика), мир не является материальным в наивном школьном смысле слова.

Те объекты, из которых состоит мироздание, - электроны, протоны, нейтроны - похожи скорее на какие-то психические сущности, чем на материальные объекты в обыденном смысле слова.

Достаточно сказать, что у элементарных частиц, из которых всё состоит, некоторые свойства, действительно, существуют независимо от нас, и в этом смысле слова объективно. Масса, электрический заряд… А вот такие свойства как положение в пространстве или, например, скорость - они не существуют, если они не измеряются. Причём это сейчас уже экспериментально доказано.

То есть не надо думать, что электрон или протон - это частица вроде песчинки, только очень маленькая, - нет! - это что-то принципиально другое. И оказывается, что эти частицы действуют одна на другую, даже в некоторых ситуациях мгновенно, не опосредуемо пространству и времени. Ткань мироздания очень плотно переплетена.

Додумав до конца, то, что нам даёт современная физика, изучающая такую глубинную природу, и то, о чём нам говорит Откровение, а именно что мир сотворён Словом Божиим, что Бог именуется в Символе Веры Творцом, буквально «Поэтом» мироздания (т. е. мир представляет собою, как говорит святитель Григорий Палама, «Писание Самоипостасного Слова»), мы должны были бы прийти к выводу, что мир - это психическое Бога.

То, что мы называем материальным миром, - это психическое. Просто это не наше психическое, и мы воспринимаем это как некоторую жесткую реальность. Но это психическое Бога. Так же, когда мы создаём, например, поэмы или роман, - где оно существует? В этом же смысле существует мир, созданный Словом Божиим.

Сейчас есть довольно популярный образ, который обсуждается разными физиками, что на самом деле мир представляет собой компьютерную симуляцию, и мы просто живём внутри этой симуляции, созданной какой-то высшей цивилизацией.

- То есть физика оказывается не столько материалистической, сколько идеалистической?

Да, конечно. Один из выдающихся физиков XX столетия Вернер Гейзенберг, один из создателей квантовой механики, лауреат Нобелевской премии, говорил о том, что физика информирует нас скорее не о фундаментальных частицах, а о фундаментальных структурах, и в нашем стремлении проникнуть в суть бытия мы убеждаемся, что это суть нематериальной природы.

Научный и библейский взгляд на мир как прямая и обратная перспектива

- Современные научные теории о возникновении мира и человека, теория эволюции - соотносимы с Книгой Бытия?

Соотносимы, но это очень сложно. Сложность этой соотнесенности обусловлена тем, что образ мира, который рисуется современной наукой, который для нас привычен, очень сильно отличается от восприятия библейского.

Вот смотрите: для нас мир - это Космос. Слово «космос» происходит от глагола «космео» - «украшать», приводить в порядок (отсюда «косметика», которой украшают себя женщины). Восприятие мира как Космоса по историческим меркам появилось относительно недавно, в античной Греции, в эпоху, которую Карл Ясперс называл «осевым временем», т. е. это примерно VI-V вв. до Рождества Христова.

Для того чтобы увидеть мир как Космос, нужно от него отстраниться, посмотреть на него со стороны, посмотреть на гармонию соотнесённых частей Космоса. Но для этого нужно стоять вне мира. Мы сейчас так на мир и смотрим. Для нас восприятие мира как Космоса кажется вообще единственно возможным.

Но для библейского сознания мир - это не «космос», а «олам». Это еврейское слово, которое переведено на славянский и русский как «мир», оно происходит от корня «лм» - быть сокрытым, скрываться.

Человек сокрыт внутри мира, он погружён в поток мироздания, как капля воды бывает частью потока реки. И точно так же, как капля не может выйти за пределы реки и посмотреть на неё со стороны, точно так же и человек не может выйти из мира и посмотреть на него со стороны увидеть мир как Космос.

Библейское повествование о Сотворении Мира - это повествование о Сотворении Олама, тогда как космология рисует именно происхождение Космоса. Поэтому я бы сказал, что эти два взгляда каким-то образом взаимодополнительны.

Если их сравнивать между собой, я бы сказал следующее: неслучайно, когда мы говорим о научной картине мира, мы говорим именно о «картине», потому что картина подразумевает, что я отстранён от неё, и пространство картины находится за плоскостью изображения. И прямая перспектива картины создаёт иллюзию пространства за плоскостью изображения.

А противоположностью прямой перспективы картины будет обратная перспектива иконы, которая как бы выходит навстречу молящемуся. И сам молящийся, предстоящий иконе оказывается вовлечён в пространство иконы.

И если сравнивать взгляд на мир, который характерен для науки, и взгляд на мир, который характерен для Библии, я бы сопоставил их со взглядом на картину и взглядом на икону, с прямой и обратной перспективой.

Что касается эволюции, то отрицать факт эволюции - это наивно. Мы, может быть, не всё знаем о причинах эволюционного процесса, но факт есть факт, и его так же наивно отрицать, как отрицать на основании библейского Откровения факт вращения Земли вокруг Солнца.

Но мне кажется, что основная проблема заключается в том, что Библия - очень сложный богословский текст, который тоже нуждается в понимании. И очень часто, когда мы читаем Библию не на том языке, на котором она была создана, а на русском, - мы невольно вкладываем смыслы, которые привычны нам и которые мы заимствуем из русского языка.

Например, когда в первой главе Книги Бытия говорится о происхождении человека, то мы это повествование читаем в ряду повествования о сотворении всех остальных живых существ. Творятся сначала трава, деревья, потом пресмыкающиеся, птицы, рыбы, животные, гады, звери и потом творится человек.

И когда мы читаем по-русски, от нас ускользает одна особенность, которая видна только в еврейском тексте. Дело в том, что все слова «трава», «деревья, «животные», «рыбы» - они все употреблены в единственном числе, так же как и человек. В русском переводе этого не видно.

Очевидно, что когда Бог творит траву, деревья, рыб и так далее - он же творит не одну травинку, не одно дерево, не одну рыбу. Он творит род травы, род деревьев, род рыб, т. е. некий закон, который управляет этими существами.

Внимательно глядя на контекст повествования, можно сказать, что в первой главе Книги Бытия говорится именно о творении человеческого рода. А личное имя «Адам» появляется только во второй главе, где уже, если мы посмотрим на еврейский текст, Бог начинает именоваться тем именем - Яхве - с которым он открылся Моисею в Купине Неопалимой.

То есть личностное имя возникает во второй главе. И там говорится уже о том, что начинаются личностные отношения между Адамом и Богом. Там только и появляется то, что, строго говоря, называется человеком, т. е. личность человека.

Поэтому нужно помнить, что библейский текст как текст Откровения - очень сложный, и надо к нему относиться с уважением и не проецировать на него своё наивное представление, а всё-таки искать то, что Бог нам говорит, а не то, что мы хотим услышать.

Место для чуда в научной картине мира

А как соотносить, например, евангельские чудеса и современные научные взгляды? Есть ли место для чуда в современной научной картине мира?

Самое большое чудо, на самом деле, это человеческое сознание. Мы обычно думаем, что наше сознание - это продукт работы клеток головного мозга. Но самая большая проблема заключается в том, что сознание обладает удивительным качеством внутренней реальности, того, что мы называем «внутренним миром».

Каким образом из объективных процессов изменения потенциалов между клеточками головного мозга возникает внутреннее измерение бытия - этого никто не знает. Никто не знает, где это измерение бытия находится.

Известный современный австралийский философ Дэвид Чалмерс говорит, что совершенно непонятно, зачем в мире нужна субъективная реальность: если задача мозга заключается просто в том, чтобы реагировать на какие-то внешние сигналы, передавать их телу, чтобы мы могли ориентироваться в этом мире, то это всё можно сделать абсолютно без того, чтобы продуцировать эту субъективную реальность.

Эта проблема сознания является сегодня для науки одной из актуальнейших. Я думаю, что её невозможно решить без обращения к богословской традиции. Потому что именно в контексте богословской традиции, традиции Ветхозаветного Откровения, появилось представление о личности человека и его внутренней реальности.

Выдающийся знаток античности Алексей Фёдорович Лосев подчёркивал, что античный мир не только не знал личности, он даже не знал слова, которое бы её обозначало. В греческом языке классической эпохи нет слова, которое можно перевести как «личность», потому что человек был частью социума, он был, если так можно выразиться, весь вывернут наружу. У него не было внутреннего бытия.

Это представление о внутреннем бытии и об абсолютной ценности каждой личности появляется сначала в ветхозаветные времена, когда Бог открывает себя как Личность, а потом - когда Сын Божий воплощается и как бы сходит на один уровень с человеком, встречается с ним лицом к лицу. Именно тогда в истории возникает представление о личности. И вот это самое большое чудо, мне кажется.

Что же касается евангельских чудес, то замечательно сказал об этом, сказал, что то, что нам кажется мёртвой материей, нам кажется таковым просто в силу скудости нашего восприятия.

Митрополит Антоний говорит о том, что Бог на самом деле, будучи Жизнью с большой буквы, ничего мёртвого не творит. Вся материя наполнена жизнью, и чудо есть просто обнаружение той скрытой жизни, которая придавлена грехом, исказившим естество мироздания.

Владыка Антоний говорит о том, что если бы это было не так, то чудеса были бы просто магическим насилием над материей. И то, что происходит в Таинстве Евхаристии, чудо Тела и Крови Христовых, которое совершается на каждой литургии, было бы невозможно.

В происходит обнаружение того, что сокрыто в материи, обнаружение того, что вся материя способна на соединение с Богом. И это именно то, к чему в конечном итоге предназначен этот мир, когда, по словам апостола Павла, Бог будет «всяческая во всех» (1 Кор 15:28).

Жизнь - диалог с Богом

А что значит, на Ваш взгляд, подлинно «быть христианином» для человека, который живёт в современном мире и сознанию которого присущи даже не столько современные научные идеи, сколько поверхностные околонаучные материалистические стереотипы? В чём, на Ваш взгляд, главная трудность этой ситуации?

Ну, во-первых, от стереотипов вообще полезно избавляться, в том числе от материалистических. Я понимаю, что это очень непросто, потому что мы с детства воспитываемся в этом. Но вот как раз физика, как и любая настоящая наука, помогает нам от этих стереотипов избавиться и приводит нас к пониманию того, как премудро устроен мир.

Мне кажется, самое главное для человека - ощущать, что вся жизнь - это диалог с Богом. И этот диалог осуществляется не путём того, что Бог отверзает небеса и что-то мне оттуда глаголет. Нет! Просто когда я делаю какой-то шаг в жизни, совершаю какой-то выбор, то Бог мне отвечает тем, как меняется моя жизненная ситуация.

И вот вся моя жизнь, если я пытаюсь смотреть на неё по-христиански, как верующий человек, это действительно диалог с Богом. Бог мне отвечает в ответ на мои действия.

И очень важно понять, что в жизни нет ничего случайного в том смысле слова, что если я с какой-то ситуацией встретился, то это потому, что я в эту ситуацию пришёл своими выборами, выбирая именно такой жизненный путь, и фактически эта ситуация - это ответ Бога на то, как я жил до этого.

Если ко мне пришла какая-то болезнь, какая-то скорбь, какие-то неприятности на работе или с близкими, то это Божий ответ на способ моей жизни: значит, я в чём-то неправ. А может быть, это какой-то урок, который я должен усвоить для того, чтобы стать другим.

Покаяться - это значит не просто пожалеть о том, что я был в чём-то неправ. Покаяться буквально означает «перемениться», стать другим, идти другим путём, совершать другие выборы в жизни. Вот это принципиально важно.

И тогда жизнь для меня превращается не в череду каких-то досадных случайностей, на которые я натыкаюсь, а становится осмысленной, превращается в урок, который даётся мне Богом, который я усваиваю. И этот урок даётся мне именно для того, чтобы я повзрослел и возрос, для того, чтобы вступить в подлинные личностные отношения с Богом, встретиться с Ним лицом к лицу.

Союз науки и религии

Отец Кирилл, Вы преподаёте апологетику - предмет о защите веры. Что, на Ваш взгляд, наиболее важно при защите веры в современном обществе? И как говорить о Боге там, где господствуют идеи постмодернизма с его относительностью, отсутствием стержня, иерархии?

Ну, во-первых, я преподаю естественно-научную апологетику, т. е. я говорю в основном о соотношении той картины мира, которая рисуется современной наукой, с той картиной мира, которая даётся нам Откровением.

На первый взгляд, эти картины друг другу противоречат, но это противоречие связано с нашим некоторым непониманием, может быть, неправильным толкованием, но скорее они взаимодополнительны.

Почему? Научная картина мира, как мы уже говорили, описывает только структуру, синтаксис книги природы. Ответ на вопрос о том, где находятся законы природы (ну, онтологически - где?), наука не знает.

Мы понимаем, что если есть закон, который чем-то управляет, он должен находиться на каком-то более высоком онтологическом уровне по отношению к тому, чем он управляет… но наука этого не знает. Где находится душа? Чем живое отличается от неживого? У объективирующей науки нет ответов на эти вопросы.

И это не просто моя личная точка зрения. Наш выдающийся соотечественник академик Виталий Лазаревич Гинзбург, лауреат Нобелевской премии, в свое нобелевской речи перечислил, как он выражался, три великие проблемы физики.

Первая проблема - это проблема стрелы времени, т. е. проблема понимания того, каким образом из обратимых законов природы следуют необратимые законы бытия. Все законы физики обратимы: можно время в противоположную сторону направить - и всё то же самое в уравнениях получается. В то же время мы видим, что в мире нет или почти нет обратимых процессов. Мир движется в одном направлении. Почему так возникает - непонятно.

Вторая проблема, которую академик Гинзбург называл, - это проблема интерпретации квантовой механики. Т. е. проблема понимания того, какой смысл стоит за теми математическими структурами, которые мы открываем. Мне кажется, этот смысл может быть понят только из смыслового контекста науки, т. е. из контекста Библейского Откровения.

Ну, и третья проблема - это проблема, можно ли свести законы жизни и сознания к законам физики. Сам академик Гинзбург надеялся, что это возможно, но, в общем, это не удаётся.

Фактически, все три перечисленные Гинзбургом проблемы, - это проблемы неполноты современной картины мира, которая, мне кажется, может быть восполнена именно через обращение к библейской традиции Откровения.

Естественно-научную апологетику я читаю в семинарии, а в Академии я ещё читаю два курса: «Богословие творения» и «Христианская антропология» - т. е. это вопрос о происхождении мира и вопрос о происхождении человека, о том, чем человек отличается от всех остальных живых существ.

Что же касается постмодернизма - я не стал бы говорить о постмодерне как о чём-то безусловно отрицательном. Знаете почему? Дело в том, что как раз точка зрения модерна вообще исключала возможность веры и религии. С точки зрения традиции модерна существует рациональное объяснение, и всё. Один-единственный такой рациональный метанарратив, который всё объясняет.

Постмодерн явился реакцией на модерн, но, по крайней мере, он освободил место для веры, которая суть «для эллинов безумие». Этого места в модерне просто не было.

Да, сейчас целостный взгляд на мир не сформирован, картина мира предстаёт для нас мозаичной, собранной из кусочков, которые часто противоречат друг другу, не существует единого метанарратива, но, по крайней мере, есть пространство для веры, пространство для чуда, которого в эпоху модерна просто не было вообще.

- То есть, на Ваш взгляд, сейчас вполне возможен союз науки и религии?

По крайней мере, эта проблема осознаётся как актуальная очень многими исследователями. И, скажем, в Америке существует Фонд сэра Джона Темплтона, который финансирует исследования, посвященные как раз сближению научной и богословской традиции.

На это тратятся большие деньги, и достаточно сказать, что Темплтоновская премия, ежегодно присуждаемая за исследования в области соотношения науки и религии, по размеру больше, чем Нобелевская.

Беседовала Елена Чач

Счастливыми хотят быть все. Конечно, каждый понимает счастье по-своему, но абсолютно все к нему стремятся. Возникает удивительный парадокс: несмотря на эту устремлённость, счастливых людей практически нет. У любого человека есть что-то, что мешает ему ощущать полноту бытия. Когда мы задаёмся вопросом почему , когда задумываемся о причинах наших невзгод, мы обвиняем в них большей частью внешние обстоятельства: кому-то кажется, что у него мало денег, кто-то считает, что он живёт в стране, где плохое правительство и несовершенныезаконы. Однако, люди, которые несравнимо богаче нас, и люди, живущие в странах, где, с нашей точки зрения, молочные реки текут в кисельных берегах, тоже бывают несчастны. Осознавая это, мы начинаем понимать, что причина наших неудач заключена не столько во внешних обстоятельствах (хотя и в них тоже), сколько, прежде всего, в нас самих. То, что делает нас несчастными, на языке Церкви называется грехом .

Что такое «грех»?Чаще всего под грехом мы понимаем какой-нибудь дурной поступок, нечистые помыслы. Например, взял чужое – согрешил, солгал – согрешил, рассердился – согрешил. Почему же мы совершаем поступки, которые, точно знаем, делать не следует? Так, мы знаем, что любая ложь в конечном итоге выходит наружу, и, стало быть, лгать нет резона, – но порой не можем удержаться от лжи. Знаем, что не следует осуждать других людей, раздражаться на них; несомненно, лучше жить в приятии мира, чем в конфликте с ним, – но как часто мы досадуем на окружающих, причём, на тех, кого любим, сильнее, чем на остальных. Как будто что-то подталкивает нас к неправильным поступкам, к дурным помыслам. Та сила, которая искажает даже самые благие устремления нашей души, и есть грех .

Сегодня обыденный смысл слова «грех» существенно отличается от его первоначального значения. Христианство возникло и распространилось в среде, где греческий язык был языком международного общения и играл примерно такую же роль, какую сегодня играет английский. Греческое слово, переведённое на славянский, как «грех», буквально означает «огрех, промашка, ошибка, непопадание в цель» . Я хочу, чтобы жизнь моя была хорошей и счастливой, – а меня преследуют болезни и неудачи; хочу, чтобы отношения в семье были добрыми, – а вместо этого часто возникают размолвки и ссоры; хочу, чтобы дети мои выросли умными, здоровыми и послушными, – а они не оправдывают ожиданий. Промах состоит в том, что порой мы ставим перед собой ложные цели и тратим массу времени и сил на их достижение, и даже, поставив цели истинные, зачастую, по разным причинам, «не попадаем» в них. Всё это и называется грехом – промахом наших устремлений, в том числе и самых благих. Апостол Павел так говорит о грехе: «Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. … Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим 7:15-23).

Грех – это болезнь, с которой мы появляемся на свет и которую, как другие наши черты – цвет глаз, волос, – наследуем от родителей. Болезнью греха больны все – и взрослые, и дети. Казалось бы, какие грехи у младенца, ведь он ещё не совершает поступков, требующих выбора? Но состояние огреха, промаха, с которым он родился, приводит к тому, что, подрастая и делая выбор, ребенок начинает ошибаться, творить зло для себя и своих ближних, часто не желая этого. Именно это и имеется в виду, когда говорится о первородном грехе – передаваемом по наследству повреждённом состоянии человеческой природы. На библейском символическом языке представление о наследовании склонности ко греху воплощается в образах прародителей Адама и Евы, передавших своему потомству повреждённую грехом человеческую природу (заметим, что Адам – имя всей человеческой природы, человек вообще, а Ева буквально означает «дающая жизнь»).

Примечательно, что противоположностью греха является блаженство , которого, собственно, и должен достигнуть человек. В библейском понимании смысл этого слова отличается от того, что мы обычно в него вкладываем. Выражения «блаженствовать», «быть наверху блаженства» предполагают некое воспарение над невзгодами и трудностями. Между тем, в Библии блаженство сопряжено с переживанием правильности выбранного пути, с ощущением жизненной гармонии, позволяющим преодолевать неизбежные невзгоды и трудности, с переживанием осмысленности прошлого, настоящего и будущего, уверенности в осуществлении своих целей, и главное, – с ощущением способности идти выбранным путем.

Если грех сравним с болезнью человеческой природы, то Церковь можно уподобить больнице, божественной лечебнице, помогающей противостоять болезни греха и дарующей нам исцеляющее блаженство. Естественно, что обращение за помощью к Церкви – дело добровольное. Подобно тому, как мы обращаемся к врачу, когда чувствуем себя больными, так и в Церковь мы приходим, когда начинаем видеть свои промахи и осознавать, что самостоятельно нам с ними не справиться. Впрочем, случается, человек начинает ходить в Церковь, пытаясь заполнить пустоту в своей душе, и только тогда ему приоткрываются собственные грехи. Именно Церковь дарует нам «лекарство», помогающее преодолевать огрех человеческого естества. Этим лекарством является таинство Причастия.

Тайная Вéчеря.

Согласно евангельскому повествованию, накануне ветхозаветного праздника Пасхи Иисус Христос вошёл в Иерусалим, где совершил со Своими учениками пасхальную трапезу – Тайную Вечерю. Вéчеря – по-славянски «ужин», а Тайной она именуется не только потому, что совершалась втайне от иудейского синедриона, но ещё и потому, что на ней было установлено главное таинство христианской Церкви – таинство Причастия.

В библейской Книге Исход повествуется, как пророк Моисей вывел из земли египетской находящийся в рабстве еврейский народ. Фараон не желал отпускать порабощённых иудеев, несмотря на бедствия («казни »), обрушившиеся на страну. Лишь после десятой казни, – когда в Египте погибли все первенцы, кроме еврейских, которых Ангел Господень пощадил, видя на дверях их домов условленный знак, начертанный кровью агнца, – фараон позволил евреям уйти из земли египетской. Позднее, на горе Синай, Бог заключил с народом израильским Свой Завет. В честь избавления от египетского рабства был установлен ветхозаветный праздник Пасхи, во время которого иудеи приносили в жертву агнца, ибо его кровью были искуплены еврейские первенцы. Агнец вкушался с горькими травами, символизировавшими горечь египетского рабства, и с опресноками – пресным хлебом, напоминавшим о поспешных сборах, когда не было времени взять с собой закваску для теста.

В конце Тайной Вечери Христос, сотворив молитву над хлебом, сказал Своим ученикам: «Примите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф 26:26; ср.: Мк 14:22; Лк 20:19; 1Кор 11:23-24); затем, вознеся молитву над чашей с вином, Он подал её апостолам со словами: «Пейте из неё все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26:27-28; ср.: Мк 14:23-24; Лк 22:20; 1Кор 11:25). Почему Христос называет хлеб Своим Телом, а вино – Своей Кровью? Дело в том, что в евангельском контексте эти слова имеют смысл, отличный от привычного нам сегодня. Для нас тело – это плоть, по-гречески же (а Евангелие первоначально было написано на греческом языке) слово «тело» означает всю полноту, как Бога, так и человека. И по-гречески, и по-славянски можно сказать, что Бог телесен, ибо Он целостен. Христос говорит с учениками, конечно, не на этих языках, а на арамейском, но и здесь слово «тело» заменяло личное местоимение «Я». Когда, указывая на хлеб, Христос сказал: «Это Тело Моё», апостолы поняли, что Он имеет в виду не Свою плоть, но всю Свою полноту, целостность Своего Божества, присутствующую в этом хлебе: «Это Я Сам, Своей полнотой, Своей целостностью, присутствую здесь».

«Кровь» в контексте библейской ветхозаветной традиции – синоним слова «душа», «жизнь». В древности считалось, что душа живого существа заключена в его крови, ведь когда вытекает кровь, уходит жизнь, уходит душа. Согласно ветхозаветному закону, вкушение крови приравнивалось к посягательству на душу. Мясо животных можно было есть, но прежде необходимо излить кровь, то есть выпустить душу, и только после этого вкушать уже очищенную, «обездушенную» пищу. Когда Христос Своим ученикам, воспитанным в ветхозаветном иудейском законе, указывая на чашу с вином, сказал: «Это есть Кровь Моя», то им было ясно, что в этом вине Его душа, Его жизнь. Повелевая вкушать Свои Тело и Кровь, Господь заповедует ученикам хранить с Ним единство.

Таинство Причастия.

Начиная с Тайной Вечери, вкушение Тела и Крови Христовых совершается на каждой службе, которая называется Литургией. Литургия – это повторение, а точнее, продолжение Тайной Вечери. Смысл её состоит в том, что священник от лица всех верующих полагает хлеб и вино в алтаре на престол, и все вместе молятся о том, чтобы Господь соединился с этими хлебом и вином, соделав хлеб Телом Своим, а вино – Кровью Своей. Преграда пространства и времени, отделяющая нас от Сионской горницы, где совершилась Тайная Вечеря, истончается, с одной стороны, благодатью Божией, с другой – нашей верой, нашей молитвенной устремлённостью к Богу. Каждый раз мы причащаемся той самой трапезы Иисуса Христа с учениками, вкушаем тот самый Хлеб Нетления, который уготован верным в конце времён – в мире будущего века , где «времени уже не будет» (Откр 10:6).Когда мы вкушаем Хлеб и Вино, и они становятся нашим телом (как нашим телом становится любая пища), то мы соединяемся с Богом, а через это – и с Церковью. Таким образом, Бог, воплотившийся в Человеке Иисусе, в известном смысле продолжает Своё воплощение в телах членов Церкви. Именно это действие Бога в людях и чрез людей и называется Церковью. Церковь – это не просто храм; на протяжении первых трёх столетий, в эпоху гонений на христианство, храмов практически не было, а Церковь – была, и не случайно существует пословица «Храм не в брёвнах, а в рёбрах». Церковь – это и не просто собрание людей, объединённых общей верой; иначе она не отличалась бы принципиально от политической партии. Церковь – это то действие Бога в нас, которому мы становимся со-причастны в таинстве Причастия.

Тело Христово, преподаваемое верующим в таинстве Причастия, сочетает в себе свойство делимости, присущее природе хлеба – тварной природе, и свойство неделимости, присущее Божеству. Поэтому, разделяясь, Тело Христово остаётся неделимым, так что в каждой самой маленькой частице оно находится всё целиком. Причастие соделывает нас частью тела Церкви, соединяет нас в одно целое, в одно тело .Чрез причастие мы, по словам апостола Павла, становимся «со-телесниками» Христу – Сыну Божию, ставшему в воплощении сотелесникомъ, то есть со-тельным, со-цельным человекам (Еф 3:6). Как говорили святые отцы, Церковь есть «непрестанно продолжающееся и ширящееся воплощение Господа».

По толкованию преподобного Максима Исповедника, одного из величайших византийских богословов, Церковь, созидаемая из душ своих чад, есть образ самого Бога. Подобно тому, как Бог объединяет всё сущее, соединяя его с Собою, так и члены Церкви, соединяясь со Христом, составляют Его Тело; их души и сердца сливаются в одну душу и одно сердце, разногласия же преодолеваются братской любовью.

Человек, принадлежащий к телу Церкви, становится «проводником», сквозь который Бог ниспосылает Свою благодать в этот мир. Причастие же потому и называется при-частием , что соделывает нас частью Церкви. И, как говорилось выше, именноПричастие является тем лекарством, которое помогает нам противостоять болезни греха.

Покаяние и исповедь.

Впрочем, причастие – лекарство особого рода. Медицинские лекарства действуют на наш организм почти не зависимо от нашей воли, от состояния нашего сердца. Но то, каким будет для нас таинство Причастия, зависит, в первую очередь, от нас самих. Из Библии мы знаем, что на Тайной Вечере с другими апостолами причастился и Иуда. Но, как сказано в Евангелии от Иоанна, «после сего куска вошел в него сатана» (Ин 13:27). Почему же то, что для остальных апостолов было благом, для Иуды обернулось злом? Дело в том, что Иуда причастился, уже задумав зло – вознамерившись предать Христа. Он был наполнен тьмой греха, и потому для него соединение с Богом, который есть Свет, уничтожающий мрак, стало разрушительным. Чтобы Причастие не оказалось столь же разрушительным для нас, как для Иуды, мы, прежде Причастия, должны постараться переменить своё состояние – покаяться.

Сейчас обычно считается, что покаяние – это рассказ о соделанном, сокрушение по поводу своих грехов. Но могут ли просто слова что-то изменить в человеке? Порой мы слышим: «Нужно грешить – и каяться, грешить – и каяться». На самом деле, покаяться – значит не просто пожалеть о сотворённом, но измениться настолько, чтобы стать уже неспособным вернуться к прежнему. Только такая глубокая, сущностная перемена и есть покаяние в подлинном смысле слова.

Достичь подобной перемены чрезвычайно сложно. Те, кто пытался начать новую жизнь, знают, как быстро возвращается она в прежнее русло. Дело в том первородном грехе, который живёт в нас и искажает наши устремления. Обрести подлинное покаяние, истинную перемену, помогает таинство исповеди.

Смысл исповеди заключается в том, что в храме, пред лицом Божиим человек пытается глубже осознать грехи, которые он способен в себе заметить и с которыми самостоятельно справиться не может. Он просит о том, чтобы Господь помог ему. Но, к сожалению, мы склонны себя обманывать и часто, думая, что обращаемся к Богу, на деле обращаемся к удобному для нас образу, который сами же и создаем, – к тому, кто словно бы говорит нам: «Ну, не расстраивайся, другие и хуже делают; в конце концов, это обычные человеческие слабости, ничего страшного, потом как-нибудь всё уладится». Чтобы предостеречь человека от ложного образа Бога, в церковной традиции укоренилась практика исповедоваться в присутствии свидетеля – священника, удостоверяющего искренность и глубину нашего покаяния. После исповеди священник читает над кающимся разрешительную молитву, которая освобождает человека от его греха. Но освобождает не в том смысле, что бывшее делает не бывшим, а в том, что «прерывает» связь между человеком и той силой, что искажала путь его жизни. В причастии же нам даруется новая сила, способная помочь изменить наш жизненный путь. Но вот как мы распорядимся этим даром, зависит от нас самих. Мы можем обратить его себе во благо – если будем стараться противостоять греху, бороться с ним, но можем – и во зло, если, подобно Иуде, не переменимся.

Пост.

Чтобы правильно воспринять дар, вверяемый нам в таинстве Причастия, и правильно им распорядиться, мы должны подготовиться. Помогает нам в этом то, что на языке церкви именуется постом .

Сегодня пост зачастую воспринимается как отказ от определённой пищи, мясной и молочной, – но это просто диета. Пост есть охранение души от всего отдаляющего нас от Бога: от пустых разговоров и ненужной суеты, от раздражения и осуждения, от излишней и тяжёлой пищи, обременяющей тело и связанную с телом душу, – от всего того, что недостойно звания человека, сотворённого по образу и подобию Божию.

Таким образом, если мы хотим, чтобы Причастие было нам во благо, мы обязательно должны к нему готовиться – постом, исповедью, молитвой. И подобно тому, как медицинское лекарство, чтобы оно подействовало, следует употреблять регулярно, так регулярно следует и причащаться. Это нужно не Богу, не священникам, но, прежде всего, нам самим, ибо кто, как не мы сами, заинтересованы в исправлении своего жизненного пути, в устранении греха, промаха. Причастие является для нас не только лекарством, но и духовной пищей, которая дарует силы нашей душе, дабы она смогла возрасти, как писал апостол Павел, «в меру полного возраста Христова» (Еф 4:13).

Лествица в небо.

Именно встреча с Богом, осуществляющаяся в таинстве Причастия, позволяет человеку по-настоящему состояться как человеку, стать личностью в подлинном смысле этого слова, – личностью, имеющей абсолютную ценность. Смысл Божественной литургии и таинства Причастия заключается в том, что Бог приходит в мир, дабы встретиться с человеком лицом к лицу, встретиться так, чтобы каждый человек смог почувствовать близость Бога. Для мира дохристианского, языческого, подобная встреча казалась чем-то невероятным. «Единственное, что такой проницательный и критически мыслящий грек, как Геродот, мог сказать о божественной силе, управляющей ходом истории, это то, что “она наслаждается тем, что опрокидывает и нарушает порядок вещей” [дословно: божество завистливо и сеет смуту ], – отмечает британский историк Р. Дж. Коллингвуд. – Он повторил только то, что знал каждый грек: сила Зевса проявляется в молниях, Посейдона – в землетрясениях, Аполлона – в моровых язвах, а Афродиты – в страсти, которая разрушает как гордость Федры, так и невинность Ипполита». Аристотель утверждал, что «дружба … имеет место там, где возможна ответная любовь, а дружба с Богом не допускает ни ответной любви, ни вообще какой бы то ни было любви». Новозаветное благовестие радикально отличается от всего сказанного античными мыслителями. Христос говорит Своим ученикам: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего» (Ин 15:15). Бог, Творец всего мироздания, Сам приходит в этот мир, становясь человеком, обращается к человеку и тем самым возвышает человека до Себя, придаёт ему абсолютную значимость. Именно с момента Воплощения человек, собственно, и становится личностью – личностью, обладающей ценностью в очах Божиих. И вся современная культура, построенная на уважении к человеческой личности, уходит своими корнями в христианскую традицию.

Те ценности, которые сегодня называются «общечеловеческими», на самом деле, есть ценности специфически христианские. Лишь тогда, когда у человека появляется возможность личного общения с Богом, личного предстояния Ему лицом к лицу, человеческая личность и достигает своей абсолютной значимости.

Встреча с Богом, происходящая в таинстве Причастия, позволяет человеку ощутить и расширить тот мир , который, по слову Писания, вложен Творцом в его сердце (Еккл 3:11). Согласно библейской традиции, именно через внутреннего человека открывается путь на небеса, – ведь человек и был рожден как посредник между двумя мирами: сотворённый «из праха земного» , он оживотворён божественным «дыханием жизни» (Быт 2:7). Об этом же свидетельствует и апостол Павел: «Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно; ибо так поступая, и себя спасёшь, и слушающих тебя» (1Тим 4:16). «Если будешь чист, товнутри тебя небо, и в себе самом узришь ангелов и свет их, а с ними и в них и Владыку ангелов», – наставляет преподобный Исаак Сирин. Уже значительно позже эту мысль повторил Новалис: «Мы грезим о странствиях во Вселенной; разве не в нас Вселенная? Глубин своего духа мы не ведаем. Внутрь нас ведёт наш таинственный путь. В нас или нигде – вечность с её мирами, прошедшее и грядущее». Церковь есть то, что помогает каждому человеку обрести свой собственный путь – путь к самому себе, внутрь своего собственного сердца, и вверх, к Богу.

Собственно, Церковь есть лествица , возводящая на небеса. Во времена ветхозаветные её прообраз был явлен во сне патриарху Иакову (Быт 28:12-16). В новозаветное время такой лествицей стала Пресвятая Богородица, давшая бесплотному Богу Свою Пречистую Плоть в таинстве Боговоплощения. Становясь в таинстве Евхаристии, по слову апостола Павла, сотелесниками Христу (Еф. 3:6), Сыну Божьему, Сыну Марии, мы становимся чадами Богоматери, Которая, поистине, является матерью всех христиан. Именно поэтому в акафисте Пресвятой Богородице мы возносим Ей хвалу такими словами: «Радуйся, лествице небесная, Еюже сниде Бог; радуйся, мосте, преводяй сущих от земли на Небо». Святой Ириней, епископ Лионский (II век), называет Богородицу «чревом человечества», ибо чрез Неё осуществляется возрождение всей твари.

Греческий глагол «αμαρτάνω», на славянский язык переводимый как «грешить», этимологически означает «о-грешать, промахиваться, не попадать в цель».Исходный же еврейский глагол «хатá» – «грешить, быть грешным», в Ветхом Завете употребляется для характеристики отношений как между человеком и человеком, так и между Богом и человеком. Быть грешным означает быть виновным не перед законом, а, прежде всего, перед другой личностью; грешить – значит искажать межличностные отношения. Славянское же«грехъ»связано со словом «греть» с первоначальным значением «жжение» (совести).

Древнееврейское слово «эшер»имеет несколько иной смысл, чем русское «блаженство». Отличие заключается не столько в самом переживании блаженства, сколько в причине или основании для этого переживания. Блаженство в библейском понимании не связано ни с наступлением радостных событий, ни с получением наслаждения, ни с переживанием спокойного, счастливого благополучия. Содержание блаженства составляют верная устремлённость и способность к направлению жизненного пути. Оно наступает не как следствие внешних обстоятельств, когда человек лишь пассивно принимает блаженство, но как следствие активной направленности движения по выбранному жизненному пути.

Само слово «пасха» происходит от евр. «песах» – «прохождение мимо, пощада».

Греческое слово «σώμα»– «тело», происходит от «σάος» – «целый», так же, как и славянское «тело» происходит от «цело». Для слова «плоть» в греческом языке используется другой термин – «σάρξ».

Греческое слово λειτουργία означает со-действие: изначально – общественная повинность, со-действие со-трудников, затем – со-действие с Богом.

Греческое слово «μετάνοια», переведённое на славянский язык, как «покаянiе», буквально означает «обновление ума, необратимая перемена»; происходит от «μετα-νοέω» – «менять мнение, передумывать». Русское слово «покаяние» происходит от славянского «каяти» – «порицать», отсюда и «окаянный» – «достойный осуждения».

Русское слово «пост» происходит от о.-с. *postъ, по всей вероятности заимствованного из др.-в.-нем. «fasto», в свою очередь связанного с др.-в.-нем. «festi» – «крепкий, твёрдый».

Прот. Кирилл Копейкин, кандидат физико-математических наук, кандидат богословия, доцент.

Протоиерей Кирилл Копейкин о связи физики и богословия, взаимоотношениях науки и религии, движущих силах околорелигиозной полемики и собственном пути к вере.

Физика как естественное богословие

Многие священники пришли в Церковь из физики. Я считаю, что это не случайность, а закономерность. Дело в том, что изначально физика возникла как естественное богословие, как способ познать Бога через учение о творении.

Средневековый аналог современной физики - это естественная этология, то есть узрение следов Творца в твари. Мне кажется, что в скрытом виде это и сегодня существует в физике. И я знаю, что действительно для многих изучение физики становится началом пути к Богу.

Лично для меня сама по себе физика не стала тем, что заставило поверить в Бога. Хотя, надо сказать, что открытия физики в XX столетии опровергли наивные материалистические представления об устроении мироздания.

Мы увидели, что человек оказался включенным в картину мира, и мир в значительной степени зависим от человека. То есть, в мире нет такой, условно говоря, тяжелой материальности, представление о которой возникает из школьного курса физики. А моя вера в первую очередь связана с личностным экзистенциальным опытом.

Мальчик, которому больно

Я был воспитан в обычной советской среде, и жизнь внешне складывалась очень успешно. Я был хороший мальчик, отличник, учился в физико-математической спецшколе. Потом поступил на физмат, попал на кафедру теории физики элементарных частиц, куда сложно было попасть. Но при этом внутри меня все время было ощущение какой-то душевной боли, которая непонятно с чем была связана.

Я пытался ее заглушить, но что бы я ни делал, эта боль не проходила. Я пытался применять разные способы, например, занимался то йогой, то туризмом. На некоторое время это отвлекало, но по-настоящему боль не проходила.

В поисках способов избавиться от этой боли я стал заходить в Церковь. И вдруг совершенно неожиданно для меня там мне стало легче. Так постепенно я стал ходить в Церковь, хотя это было не просто, потому что Церковь казалась чем-то слишком простым, близким скорее для бабушек. То есть к вере меня привело переживание общения с Богом через Церковь, которое питает мою душу и избавляет от боли.

Единственное, ради чего стоит жить

Решение стать священником произошло в результате соприкосновения со смертью. Есть такие замечательные слова, что явления безальтернативные для нас как бы не существуют. Если я только живу, и у меня нет опыта смерти, то я не понимаю, что такое жизнь. Когда мы дышим, то не замечаем сладости дыхания, пока не задержим дыхание.

И вот через опыт соприкосновения со смертью моего отца, который умер достаточно рано, я понял, что единственное, ради чего стоит жить - это то, что остается с нами и за пределами этого мира. Тогда именно и пришло осознание, что надо быть священником. И через несколько месяцев после смерти отца я подал прошение о поступлении в семинарию.

Атмосфера свободы

Когда я учился в университете, меня никто не преследовал за веру. На физфаке была настолько свободная атмосфера, что каждый мог верить, во что угодно и обладать совершенно любыми взглядами на мир. Это абсолютно никого не удивляло. Более свободного мира, чем был среди физиков, я просто не знаю.

Может быть, со стороны администрации могли быть какие-либо репрессии. Был случай, когда у нас выгнали студентов и преподавателей, узнав, что они в Церковь ходят. Их обвинили в создании религиозно-мистической секты. Но в своей среде я с такими проблемами не сталкивался.

Сейчас у нас в Петербургском университете существует праздник - день физика. До сих пор на него приезжают люди даже с других факультетов, если им удается попасть на него, потому что это не просто. И все говорят, что это самый хороший университетский праздник, так как такой атмосферы свободы и доверительности нигде больше нет.

Темные силы в полемике

Порой возникают ситуации, когда священник, освещая с богословской точки зрения тот или иной аспект жизни, касается каких-либо научных вопросов, и это вызывает неприятие у специалистов в этой области. Есть мнение, что подобная реакция прямо провоцируется темными силами.

Я бы не стал говорить про темные силы. Здесь есть вполне понятные и естественные причины, которые заключаются в следующем. Действительно, с одной стороны, предтеча современной физики - естественная средневековая этология. С другой стороны, новая европейская наука возникла как «богословие книги природы», противостоящее богословию откровения.

В христианской традиции существовало представление о двух книгах, которые даны Богом человеку. С одной стороны, это Библия, которая повествует о замысле Создателя. С другой стороны - это «книга природы», которая говорит об обычаях Творца.

И если в эпоху средневековья акцент делался на первой книге - на откровении, и именно исходя из Библии, понималась природа, то пафос новой европейской науки как раз состоял в том, чтобы на первое место поставить книгу Творца - природу, прочитать ее и решить те две главные задачи, которые, с точки зрения науки, не смогла решить Церковь.

Первая задача - это преодоление такого последствия грехопадения, как необходимость добывать хлеб свой в поте лица. И вторая задача - это преодоление разноязычия, попытка обрести единый общий язык, тот адамов язык, которым он обладал в раю, которым он нарекал имена твари. В значительной степени науке удалось решить эти две задачи, поэтому, собственно, она и существует в оппозиции к Церкви. Наука претендует на то, что именно она обладает истиной.

Вера необходима науке

Самая большая проблема науки заключается в том, что в научную картину мира не удается включить личность, потому что личность не ухватываема объективными методами познания.

В то, что другой обладает личностью, я могу только верить. Свою личность я чувствую, но откуда я знаю, что другой человек тоже личность? Это только акт моей веры. И мне кажется, что вера необходима науке для того, чтобы личность оказалась включена в картину мироздания.

ПРОТОИЕРЕЙ КИРИЛЛ КОПЕЙКИН. ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ МИР? Священник, физик, преподаватель духовной академии отец Кирилл Копейкин рассказал о вере, науке, мире и о том, что такое Поэма Бога.

Зачем нам знание – Отец Кирилл, вы ведь по образованию физик? – Да, я закончил физический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, потом аспирантуру, защитил диссертацию, затем работал в особом конструкторском бюро «Интеграл» при университете. – Почему многие физики становятся священниками? Вроде бы далёкая сфера… – На самом деле не такая уж далёкая. Фрэнсис Бэкон, которого можно назвать основоположником современной науки, утверждал, что Бог дал нам Откровение в двух видах. Первое – это Библия, а второе – сам мир, который является книгой Творца. При этом Бэкон полагал, что прочтение книги природы даёт нам ключи к более глубокому пониманию Библии. Наверное, так и есть, поскольку, как мы видим, эта идея познания Творца через творение до сих пор скрыто присутствует в физике. Это с одной стороны. А с другой – надо сказать, что именно физика позволила нам выработать теоретический взгляд на мир. И суть теоретического видения заключается в следующем. В физике рисуется мир не как совокупность некоторых фактов, предметов, в ней мы описываем законы, управляющие этими телами. Открываемые физикой законы обладают первичной онтологической (бытийной) реальностью. То есть, когда мы занимаемся физикой, мы как бы встаём на позицию Законодателя, Творца. Мне кажется, именно это и приводит многих физиков к тому, что они начинают воспринимать своё занятие физикой как некое сакральное действо, а потом становятся священниками. – В Церковь приходят разными путями, и это накладывает отпечаток на людей. Какой отпечаток оставляет физика? – Я думаю, прежде всего, привычку к дисциплинированному мышлению. И ещё – свободу суждений, отсутствие страха перед новизной, смелость, позволяющую преодолевать расхожие стереотипы. – Но в системности есть схематизм, который может заузить живой опыт веры. Некоторые считают, что верующему человеку даже богословие не нужно, мол, зачем умствовать, что-то познавать, когда достаточно быть с Богом. – Да, апостол Павел говорил, что в мире будущего века и знание упразднится, останется только Любовь. Когда мы увидим Его Лицом к лицу. Но пока этого не произошло, нам нужны и богословие, и физика, и многое что ещё. Преподобный Максим Исповедник, один из величайших византийских богословов, считал, что познание текучего тварного естества – это своего рода игра, которая в конечном итоге возводит нас к познанию Бога. И как ребёнок оставляет игрушки, расставаясь с детством, так и человек в будущем перейдёт к какому-то высшему уровню познания. Всему своё время. Пока же нужно просто пройти через свой период развития.

О рационализме – В одной из своих статей вы пишете: «Только сделав науку своей союзницей, Церковь сможет привлечь к себе интеллигенцию, которая могла бы нести свидетельство о вере всем образованным людям». Но как это сделать? Ведь Церкви тогда придётся подстроиться под рациональность науки. – А что, разве церковная среда иррациональна? – Но вера – она же против рацио. – Кто вам это сказал? Посмотрите Священное Писание. Апостол Павел говорит, что наше служение есть служение разумное (Рим. 12, 1). В греческом оригинале там использованы слова λоγικη λατρια (произносится как «логики»), а на латынь было переведено как «рацио». Наше служение Богу есть служение разумное. Разум – это дар Божий, грех отказываться от него. Другое дело, что всё не сводится к одному только разуму. – Между тем наши интеллигенты-атеисты называют себя рационалистами и как бы гордятся этим. – Ну, это они просто так думают про себя. На самом деле природа их атеизма иррациональна. Потому что это результат засилия 70 лет так называемого научного атеизма, о котором Бердяев хорошо писал: за этим никакой рациональности нет, за этим стоит борьба за власть над душами и стремление тоталитарного государства полностью подчинить себе всё и вся. Понимаете, это беда, которую нужно преодолеть. И это постепенно происходит. Сейчас сама наука с неизбежностью приходит к преодолению атеистического материализма. Замечательный российский физик Давид Николаевич Клышко, который занимался квантовой оптикой и квантовой информатикой, в одной из последних работ, опубликованных в авторитетнейшем журнале «Успехи физических наук», писал, что у нас до сих пор нет материалистической интерпретации вектора состояния, являющегося математическим представителем элементарных микрообъектов. Понимаете? Те частицы, из которых состоит материя, мы не можем описать материалистически. Ничего нового в плане их описания пока не придумано, но уже понятно, что это будет не материализм в обычном смысле этого слова. И об этом говорят многие учёные. Покойный академик Гинзбург в своей нобелевской лекции среди трёх великих проблем физики назвал интерпретацию квантовой механики. До сих пор никто не может понять, какая реальность стоит за теми математическими конструкциями, при помощи которых мы описываем мир, – а это важно, чтобы дальше двигаться в изучении физики элементарных частиц. – Гинзбург – соавтор известного антиклерикального «Письма 10 академиков»… – Тем не менее он понимал, что мир стоит на грани появления какой-то новой физики. Однажды я ему показал свою работу о Юнге и Паули. Вольфганг Паули был выдающимся физиком, лауреатом Нобелевской премии, одним из создателей квантовой механики. А Карл Густав Юнг был выдающимся психологом, создателем аналитической психологии. И они совместно пытались понять, как физическое и психическое взаимодействуют в этом мире. Виталий Лазаревич сначала был удивлён тем, что «какой-то священник» на эту тему пишет работу. Но потом показал коллегам, они ошибок не нашли, и Гинзбург, будучи честным человеком и видя научную добросовестность работы, разместил её на трибуне сайта журнала «Успехи физических наук». – А какая психика может быть в физическом мире? Атомы ведь неживые… – Вот в этом и загадка. На самом деле квантовый мир зачастую ведёт себя как живой.

Живой мир – Под «живым» вы понимаете так называемый эффект наблюдателя? Это когда сам факт наблюдения учёным квантовых частиц меняет их физические параметры. То есть частицы, получается, реагируют на то, что их человек измеряет. – Да, в том числе и это. Самое неожиданное, с чем мы сталкиваемся, когда в нашем исследовании мира доходим до фундаментального уровня, до квантомеханических объектов, – это то, что объекты похожи скорее на нечто психическое, чем на физическое, в обыденном понимании этого слова. Мы привыкли думать, что объект существует сам по себе. А тут вдруг обнаружилось, что квантовые объекты взаимодействуют с нами и как бы отвечают на наши вопросы. Это настолько удивительно, что английский физик Чарльз Галтон Дарвин в 1919 году написал статью, в которой утверждал, что кванты очень похожи на живые организмы. И даже думал, что, возможно, электрону придётся приписать свободу воли. – Он не родственник другому Чарльзу Дарвину, основоположнику бездушного механистичного эволюционизма? – Это его внук. И, в отличие от своего деда, он находился уже в другом мире научных представлений – был непосредственным свидетелем зарождения квантовой теории строения атома, сам оставил заметный след в экспериментальной физике. Например, учёным известен метод Дарвина – Фаулера. В своё время большую популярность имела его книга «Современное представление о материи». А немецкий философ Алоиз Венцель, написавший книгу «Метафизика современной физики», пошёл ещё дальше. Он утверждал, что мир элементарных объектов похож на мир элементарных духов. Хотя я бы это назвал «элементарными логосами». Понимаете, в каком-то смысле вся реальность, с которой мы сталкиваемся в кантовом мире, – она живая. И мы с этой реальностью взаимодействуем. – А нет ли искушения пантеизма в таком взгляде на физическую реальность? Мол, весь мир – это и есть живой Бог? – Опасности всегда будут, если бездумно фантазировать. Понятно же, что из самого факта «живой материи» никак не следует, что это и есть Бог. Просто Творец создал такую материальность. И это не противоречит православному учению. Митрополит Антоний Сурожский, на мой взгляд, один из крупнейших богословов ХХ века, говорил, что единственно подлинный материализм – это христианство. Что он имел в виду? Что мы верим в материю не как во что-то инертное, мёртвое, а как в то, что призвано Богом к преображению. И владыка Антоний очень точно замечает: это ведь и происходит в Церкви. Когда мы совершаем литургию, происходит чудо преображения – Бог соединяется с хлебом и вином. Владыка Антоний объясняет, что это не магическое насилие над материей, а, наоборот, это возвышение материи до того уровня, к какому она призвана Богом, до того состояния, о котором апостол Павел пишет: «Будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15, 28). Весь мир должен быть обожен, приведён в соединение с Богом. И владыка говорит замечательно: Бог ничего мёртвого не творит, поскольку Он Сам есть жизнь. – Но мы, обычные люди, всё-таки живём в мире мёртвой, косной материи. Квантовый-то мир только учёные видят. – Почему только учёные? В чудесах, которые иногда происходят, как раз открывается эта сокровенная жизнь материи. – Получается такая картина. То, что мы наблюдаем в нашем макромире, – это следствие грехопадения, наш падший мир. Но если попытаться посмотреть, из чего состоит падшая, косная материя, то на элементарном уровне мы видим признаки какого-то другого, «живого», состояния? Или как бы пограничного с «живым»? На элементарном уровне частицы имеют квантовую неопределённость – одновременно локализованы и не локализованы в пространстве. Там действует эффект сцеплённости, когда состояние одной частицы может мгновенно передаться другой, даже если они друг от друга находятся на огромном расстоянии. То есть налицо признаки существования мира с иными законами. Может быть, дальше, за этим уровнем, существует некий тонкий мир? – На мой взгляд, неправильно противопоставлять «тонкий» и «не тонкий» миры. Так делают те, у кого в голове сидит старая ньютоновская картина мира: мол, вот есть пространство и время как вместилище событий, а в них материальные тела находятся. На самом деле вселенная совсем иначе устроена. Пространство и время в ней возникают в результате очень сложной системы отношений между элементами, которые сами обладают неким, я бы сказал, внутренним измерением бытия. И ткань реальности очень плотно переплетена, она живая, и мир состоит из элементарных частиц, которые больше на логосы похожи, на монады, на что-то живое. И мы очень плотно с этим взаимодействуем. Это наша реальность, а не какого-то «тонкого» мира. – Трудно представить такое взаимодействие. Мы большие, в макромире находимся, а там мельчайшие частицы… – Что значит «мы большие»? Всё это происходит в нас самих, в том числе и на генном уровне. Ещё в 1943 году один из создателей квантовой механики Эрвин Шрёдингер развивал идеи о связи генетики и квантовой механики. И наш соотечественник, выдающийся генетик Тимофеев-Ресовский, говорил, что дискретность (разделённость, прерывистость) наших тел есть проявление квантовой природы мира. Можно предположить, что гены являются как бы усилителями, которые с квантового микроскопического уровня переводят «жизнь» на уровень макроскопический. И при этом передают свойство дискретности. То есть мы обладаем отдельными телами именно в результате квантовой природы мира. А если бы мир на фундаментальном уровне был устроен по-другому, то жизнь могла бы выглядеть, например, как сплошной океан. – Как в фильме «Солярис»? – Примерно так. Был бы не дискретный мир, не отдельные существа, а одна общность. – То, что материя на элементарном уровне ведёт себя как «живая», не подтверждает ли эволюционистскую теорию, по которой жизнь и разум возникли сами собой? Прежде атеисты утверждали, что живое возникло из косной, неорганической материи, и это легко опровергалось. Но если материя изначально «живая»? – Просто так, без творческого Разума, одно в другое преобразиться не может. Кроме того, идею самовозникновения разумной жизни опровергает феномен «молчания вселенной». Наверное, знаете: в 60–70-е годы учёные активно занимались поисками внеземной жизни. И до сих пор эта программа работает. При этом, заметьте, в последнее время астрофизики стали обнаруживать в космосе очень много экзопланет. На декабрь 2013 года достоверно подтверждено существование 1056 планет. В одной только галактике Млечный Путь, по новым данным, должно быть более 100 миллиардов планет, из которых от 5 до 20 миллиардов, возможно, являются «землеподобными». Также, по некоторым оценкам, около 34 процентов солнцеподобных звёзд имеют близ себя планеты, сравнимые с Землёй. Вот вам все условия для «самовозникновения жизни» и развития цивилизаций. Но они что-то не дают о себе знать. – А они должны? – Вероятность этого можно оценить. Профессор кафедры астрофизики и звёздной астрономии физического факультета МГУ Владимир Михайлович Липунов предлагает сделать это следующим образом. Согласимся с астрофизиками, что вселенная существует порядка 10 миллиардов лет. Примем тот факт, что на протяжении последнего столетия наша цивилизация развивается по экспоненте, с ускорением. Тогда число, характеризующее рост технологической цивилизации за время существования вселенной, будет порядка exp (10 000 000 / 100), то есть 1042 000 000. Это колоссальное число. Для сравнения: количество всех элементарных частиц во вселенной всего 1080. То есть вероятность возникновения цивилизаций, подобных нашей, настолько велика, насколько очевидно существование самой материи. Они должны быть, и точка. И астрофизики должны видеть в космосе следы деятельности этих цивилизаций. Однажды великие физики, участвовавшие в Манхэттенском проекте, завели разговор о том, существуют ли внеземные цивилизации. Энрико Ферми сказал: «Их точно нет». Его спросили: «Почему?» Он ответил: «Если бы такого рода цивилизации существовали, то всё наше небо было бы в летающих тарелках». Теперь это называется «парадоксом Ферми». Как объяснить этот парадокс? Один из ярчайших российских астрофизиков Викторий Фавлович Шварцман считал, что, возможно, сигналы иной цивилизации есть, но мы не понимаем их смысла. Это сродни самому главному в искусстве – пониманию того, что перед нами действительно произведение искусства. И тут всё упирается в самого человека. Астрофизик был убеждён, что познание внешнего мира более примитивная задача, чем познание и построение внутреннего мира человека, мира духовного и этического; технологический век скоро кончится, человечество поймёт, что заблудилось, и, наконец, полностью займётся душой в широком смысле этого слова.

Поэма Бога – Отец Кирилл, и всё-таки непонятно, как в материи, хоть и в «живой», может быть заключён разум. Это ведь разные вещи? – Что значит заключён? И что такое материя вообще? Вот смотрите: мир, который мы знаем, состоит в основном из пустоты. Что такое атом? Если ядро атома водорода, самого распространённого в космосе элемента, увеличить до размеров футбольного мяча, то электроны вокруг него будут вращаться на расстоянии порядка километра. Представляете? И если расстояние между электронами и ядрами в теле человека убрать, то человек превратится в мельчайшую пылинку. Мир, который, как нам кажется, наполнен твёрдой материей, он на самом деле почти ничто. Эффект твёрдости в нём обусловлен электромагнитным взаимодействием, которые удерживают частицы на определённом расстоянии. А что такое электромагнитное взаимодействие? Его проявлением является поток фотонов, то есть свет. И когда апостол Павел говорит, что всё являемое есть свет (Еф. 5, 13), то это можно понимать и в буквальном смысле. То есть мир материальный на самом деле очень эфемерен, на грани реальности. Это первое. Теперь второе. Если мы вспомним, что мир сотворён Словом Божьим, то возникает вопрос: какова реальность слова? Если мы сотворены по образу и подобию Божию, когда мы творим поэтическое произведение, то где эта реальность существует? Преподобный Максим Исповедник называет материальный мир «цельнотканым хитоном Логоса». Святитель Григорий Палама, в котором православное богословие достигает, наверное, своей вершины, называет этот мир «писанием самоипостасного Слова». В Символе веры мы исповедуем Бога «Творцом мироздания», а по-гречески там стоит буквально «поэтис». Если мир – это поэма Бога, то где она существует? Вот когда человек творит поэму, где он её творит? – В информационном каком-то поле. – В каком ещё поле? Вот я сижу, придумываю стихотворение. В каком информационном поле оно существует? – Э… ну, в сознании, наверное. – В сознании, в психике своей, правда? Значит, где мир существует? – В сознании Бога? – Такой вывод можно сделать, исходя из данных современной науки. Понимая, что этот так называемый материальный мир материально почти из ничего состоит, мы при этом видим, что мир – это психическое Творца. Мысль рождается из ничего, так и наш мир был сотворён из ничего. – Значит, все мы – это мысли Бога? В любой момент Бог может иначе подумать и… мы исчезнем? – Нет. Вот поэт, он из ничего силами своей души сотворил поэму. И она, поэма, живёт своей жизнью. Хотя в ней имеется авторская частичка души. – То есть наш разум – это как бы частичка Бога? – Нет, я же говорю образно. Вкладывать свою душу в произведение – это творить из себя, по своему образу и подобию. И это мы получили от Господа. Доказательством этого является то, что мы можем осознавать как себя, так и Его присутствие. Есть такой известный физик, Алексей Буров, который сейчас работает в США, в Фермилабе, в Национальной ускорительной лаборатории имени Энрико Ферми. В одной из своих работ он пишет, что сегодня перед нами открыты 45 порядков вселенной – от размера 10-19 метра (это порядок, исследуемый на большом адронном коллайдере) до 1026 метра (это расстояние, на котором находятся галактики, видимые в телескоп Хаббл). Представляете, что это такое? 10 с 45-ю нулями метров – вот какой масштаб вселенной для нас открыт. И он спрашивает: возможность увидеть вселенную в таком масштабе не означает ли, что наш разум похож на разум Творца?

Обычно считается, что вера есть что-то субъективное, находящееся в области иллюзий. Но вот, говорит физик Буров, самое конкретное доказательство нашей веры – наука, способность человека охватывать разумом вселенную и проникать в её сущность. Он пишет: «Принято считать религиозный опыт строго субъективным, в отличие от научного. Слова “религиозный опыт” рождают ассоциацию об уникальных непередаваемых личных переживаниях, видениях и откровениях. А нет ли здесь заблуждения, нет ли неоправданного сужения религиозного опыта?.. В истории человечества нет опыта веры, более величественного и одновременно совершенно объективного, как опыт фундаментальной науки, как опыт космического роста самого человека… Сама наука с космической силой свидетельствует о богосыновстве, как о действительном отношении между человеком и Богом». – То есть сам факт того, что мы, находясь внутри замкнутой системы, способны мысленно выходить за её пределы, говорит о надмирности нашего разума? – Да, это совершенно удивительный факт, хотя мы принимаем его как должное, не задумываясь. Но представьте такую картину: Пьер Безухов и Андрей Болконский обсуждают структуру романа «Война и мир» и замысел Льва Николаевича Толстого. А ведь мы находимся в том же положении – являясь частью этого мира, выдвигаем при этом претензию на то, чтобы понять его законы и даже смысл его существования, то есть замысел Творца. Эйнштейн так прямо и говорил: «Я хочу знать, как Бог создавал мир. Меня не интересует здесь тот или иной феномен, спектр того или иного элемента. Я хочу постичь Его мысли, все остальное – детали». В последние годы жизни Эйнштейна его сотрудником был известный американский физик Джон Арчибальд Уилер. И, размышляя над тем, какое место человек занимает во вселенной, он пришёл к такому выводу: «Тот, кто думает о себе просто как о наблюдателе, оказывается участником. В некотором странном смысле это является участием в создании вселенной. В этом состоит центральный вывод для проблемы “квант и Вселенная”». Уилер увидел, что нелокальность квантовой физики вкупе с влиянием наблюдателя на наблюдаемую систему прямо свидетельствует, что мы являемся сотворцами Творца и участвуем в продолжающемся творении вселенной. – В Библии говорится, что Адам был сотрудником Бога в раю, поскольку ему было поручено ухаживать за Божьим садом. Но это сотрудничество ведь закончилось после грехопадения и изгнания из рая? Мы ведь наказаны, как бы «поставлены в угол». – Не совсем так. Нам дана возможность исправления. И возможность сотворчества с Богом всё равно присутствует в нас. Не в той степени, конечно, как это было в раю, – и слава Богу, потому что, находясь в нынешнем порочном состоянии, мы могли очень многое разрушить. Собственно, это и делаем зачастую. Тем не менее этот дар Божий остался и накладывает на нас огромную ответственность. Глядя в будущее – Вы сказали, что мир стоит на грани появления новой физики. Что сейчас меняется в науке, какие тенденции прослеживаются? – Сейчас актуальным становится вопрос, что такое сознание, возникают программы исследования человека, его психики. На это тратятся огромные деньги. В Европе, например, запущен проект «Human Brain Project», в котором участвует более 130 европейских научно-исследовательских учреждений. У него финансирование в 1 миллиард 2 миллиона евро. СМИ сообщают, что уже удалось получить самое детальное компьютерное изображение, или, как говорят, самую подробную карту человеческого мозга. Учёные пытаются выяснить, как структура мозга влияет на поведение и способности человека, каким образом индивидуальные различия в структуре мозга связаны с различиями в личностных способностях. А в США запущен грандиозный проект BRAIN, что расшифровывается как «Изучение мозга путём развития инновационных нейротехнологий». Его финансирование – 3 миллиарда долларов – огромно, тем более в условиях финансового кризиса и свёртывания многих научных программ. – И что это может дать? – Я полагаю, что вопрос о природе сознания не разрешим вне богословского контекста. Потому что само понятие личности, сознания – оно только в контексте библейского Откровения возникает. И запущенные сегодня исследовательские проекты с неизбежностью приведут к пониманию этого. – И ещё один вопрос, в завершение. А в самих людях что-то меняется? Имею в виду атеистический настрой среди интеллигенции. Вы же настоятель храма при Санкт-Петербургском университете и постоянно общаетесь со студентами, будущими учёными. – Среди студентов очень много верующих людей, а ещё больше ищущих. Студенчество – это ведь время активного поиска смысла жизни, своего жизненного пути. – В храм они ходят? – На службы в основном ходят преподаватели и выпускники. А для студентов университет – это то место, где они учатся, а тут ещё и храм, по воскресеньям опять в универ ехать. – В лом, как молодёжь говорит. – Да, но при этом я ни разу не сталкивался с их негативной реакцией. – В социальной сети я видел группу прихода, ведут её Михаил и Олег. – Эти ребята сами организовались и при храме Святой Татианы проводят встречи. У нас в университете два храма. Первый, апостола Петра и Павла, находится в здании Двенадцати коллегий. Там мы начали служить ещё в 1996 году. Поначалу раз в месяц молебен, потом – раз в неделю. Сейчас служба каждое воскресенье и в праздники – обычно около ста человек приходит, на Пасху же в храм просто не войти, все не помещаются. А храм Святой Татианы – он в здании бывшей Ларинской гимназии на 6-й линии Васильевского острова, которая сейчас принадлежит филологическому факультету и факультету искусств. – При общине вы лекции, наверное, читаете? – Да, лекции проводятся постоянно, читаю и я, и приглашаю кого-нибудь. – Как вы только успеваете… – С трудом и с помощью Божией! – Позвольте пожелать вам помощи Божьей и в наступившем году, и спасибо за интересную беседу. Беседовал Михаил Сизов